Когда возвращается радуга. Книга 3

…Ближе к ночи, распростившись, наконец, с Пойразом, Ирис выскочила в сад. Лицо горело, мысли путались… Разговаривать с ветром в нынешней его ипостаси оказалось нелегко: он то и дело перескакивал с одного на другое, требовал новых подробностей о жизни Пьера, бормотал что-то под нос, обещал «сам слетать и выведать всё, что можно»… Под конец, правда, глянул на Ирис виновато, хоть и с хитринкой:

— В следующий раз надо очеловечиваться целиком, вот что. А то маета одна… Уж прости, не подумал.

И обещал раздобыть у духов, охраняющих Древний Портал, кольцо-переход, чтобы ей не ждать каждый раз Пойраза, если захочет навестить скромную могилу с безымянным обелиском. Хоть одна пойдёт, хоть с кем-то — лишь бы не забыла приветить этих духов да рассказать им потом хорошую историю: они в одиночестве скучают, а потому — взимают такую вот плату с редких, очень редких путешественников…

Как странно всё складывается и как, должно быть, удачно, думала Ирис, присаживаясь на ковёр, расстеленный возле пруда. Вдохнула полной грудью свежий ночной воздух, прислушалась к трескотне кузнечиков в траве. Надо бы приманить сюда цикад, им понравится… Вроде бы и нет причин быть особо благодарной Хромцу — а ведь если бы не его желание женить Джафара на племяннице — неизвестно, как долго пришлось бы выпутываться из сладкоголосой сети капитана… Если бы не желание Пойраза загладить невольную вину из-за шторма, в который угодил «Солнцеподобный» — никогда бы ей не узнать о забытом острове на Сардинии, о том, что отец, оказывается, горячо любил её всю жизнь; о существовании брата…

И ещё она надеялась, что чудо, случившееся однажды с ней, повторится и для брата, и, заснув в опочивальне Баязеда, коснувшись головой подушки, помнящей сверженного султана, Пьер возьмёт, да и увидит тот самый сон… Ведь может так случиться, да? Послание отца, что попало к ней ошибочно, непременно дождётся того, кому предназначено. Иначе оно повадится сниться всем, кто заночует в опочивальне, пока не встретит нужного человека.

И ещё она всерьёз задумалась над так называемой «многовариантностью», о которой несколько раз упоминал брат Тук, слушая её рассказ о судьбе Баязеда. Выходит, даже пророку не всегда удаётся узреть картину будущего ясно и чётко? Всегда возможны какие-то упущенные варианты? Так, отец упоминал о разнице между видением и реальными эпизодами своей жизни. Она сама, вспоминая свои вещие сны, не могла не признать, что далеко не всё в них совпадало с действительностью. Впрочем, раз уж ей досталась какая-то толика отцовского Дара — и за то спасибо; с неё хватит. Будет какое-то предупреждение свыше о возможной опасности — и довольно, и за то спасибо… А полновесное Пророчество — слишком тяжкая ноша, к которой она вряд ли когда будет готова.

Главное, чтобы о новом наследнике Баязеда, раньше времени не прознал Хромец. Брат Тук обещал узнать секрет личины и до поры до времени прикрыть ею Пьера. Несколько лет обучения, в том числе и боевой магии — и Пьер сумеет дать достойный отпор любому посланцу за его головой. А возможно, к тому времени и ясно даст понять всем, встревоженным его появлением, что престол Османии ему просто-напросто не интересен…

Погружённая в думы, она не замечала, что все окна её дома озарились радостным светом, что забегала, засуетилась прислуга, заржали на конюшне кони, приветствуя чужаков, зашелестели, торопливо переговариваясь, кусты сирени, первые заметившие через ограду сада подъехавшую к дому карету и теперь обсуждавшие приезжих. Очнулась только, когда цветные камушки садовой дорожки отозвались под шагами: чужими, но показавшимися знакомыми…

Он появился из темноты, в запылённом дорожном камзоле — должно быть, опять ехал верхом, и уж явно не через Старый портал, раз в таком виде. И вдруг показался Ирис необыкновенно красивым. Пожалуй, он и был таковым. Просто, когда человек постоянно рядом, к его внешности привыкаешь и быстро перестаёшь замечать что-то необыкновенное. А вот когда не видишь достаточно долго — смотришь как на незнакомца. И открываешь много нового.

Например, что Филипп де Камилле, оказывается, хорош особой мужественной красотой и ничем не уступает пресловутому капитану Джафару.

Что виски его слегка, самую малость тронуты преждевременным снегом — но это ничуть его не портит, просто свидетельствует о множестве забот, с которыми приходится справляться этой умной голове.

Что шаг у него уверенный, чёткий, руки — одна сжимает снятую при приближении шляпу, другая привычно придерживает эфес шпаги — изящные, но сильные, шея крепкая, загорелая, за которую так и хочется его обнять…

И что, кажется, сердце у феи сейчас заполошно выпрыгнет из груди, если он немедленно не подойдёт ближе и не заговорит.

Он как-то скованно, непохоже на себя, поклонился.

— Госпожа Ирис…

Бедняжка чуть не застонала от разочарования, но Филипп в досаде на себя уже мотнул головой:

— Ирис… Простите, я с самого начала всё делал не так. Наш брак…

И запнулся.