Когда возвращается радуга. Книга 3

Ирис всплеснула руками — и помчалась в свою комнатку, за запасами душистых горьких зёрен. Довольно усмехнувшись, аббатиса извлекла из недр книжного шкафчика ручную мельничку, крошечную жаровню и баночку с ямайским жёлтым сахаром. Ох, грешница ты, Констанция, но чего не сделаешь ради наставления на путь истинный чистой души? А доверительный разговор иной раз куда полезнее стращаний и запугиваний…

Подумав, один большой кусок сахара отложила в сторону. Завернула в батистовый платочек.

Отнести потом Матильде, русалке, да спросить: как это она умудрилась передать свиток, не замочив его?

***

— Аннет, да постой же, ради бога! Энни! Пого…

Бац!

Белая дверь с раззолоченными виноградными лозами захлопнулась перед самым носом короля, отрезав ему путь в покои маркизы де Клематис. Вот так. Будто не было воркований под луной, распугиваний первых соловьёв поцелуями и страстными стонами, будто не для них цвели жасмин с сиренью и распускались белые лилии в зеркальных прудах Нового парка… Поди, пойми, что творится в головке прекраснейшей из женщин? Вчера она растворяется в тебе, сегодня же — сбегает, рассерженная. А всё из-за чего?..

— Никакая я вам не Энни, — довольно-таки грубо для маркизы огрызнулись из-за двери. — Подите прочь, сир! У меня уже поперёк горла ваши переговоры… «Весьма успешные!» — с горечью передразнила она. — Я не желаю вас видеть, вот. Ступайте — и женитесь хоть на сотне королев, а ко мне больше не подъезжайте. Нам с Анри и без вас хорошо.

— Фу, маркиза, как это… пошло, — несколько растерянно отозвался Его Величество Генрих. — Я же не хотел ничего такого… Э-э… Не думал, что тебя это огорчит. Но ты же должна понимать: на карту поставлено будущее Франкии! И ради него всё же можно немного потерпе…

Бац!

Створка дрогнула от весомого удара с той стороны. Судя по характерному хлопку, сопровождённому звуком посыпавшихся осколков, что-то разбилось, причём запущенное в дверь крепкой, не по-женски сильной ручкой. Похоже, в Аннет бурлила-таки капитанская кровь, усмиряемая до сей поры благородным воспитанием и наставлениями сыновних гувернёров и учителей, и протестовать сейчас — лишь вызвать новый приступ возмущения.

— Аннет, — примирительно начал Генрих.

Бац!

— Я только хотел ска…

Бряк!

— Послушай, это уже не шутки.

Дзинь, бух…

— В конце концов, неудобно перед герцогом… — рявкнул в сердцах. — Вот переедешь в Лувр — круши, сколько хочешь, но за мой счёт, пожалуйста. Пожалей фарфор, он не виноват.

Наступила тишина.

Генрих прямо-таки всей шкурой ощущал, как его любимая, гневно раздувая ноздри, взвешивает на руке очередное изделие чайнских или дрезденских мастеров… но, истинно по-королевски вернув самообладание, возвращает на каминную полку, энергично, с пристукиванием. И кидает в сторону многострадальной двери уже только сердитый взгляд.

— Фарфор… — процедила с неописуемым сарказмом. — А у вас, кажется, неплохой опыт по части разборок с любовницами, сир; лихо это вы на слух определяете…

— Аннет, мы, кажется, давно на «ты», — терпеливо напомнил король.

— Нет, Ваше Величество.

Бывшая капитанская дочка в ней уступила место маркизе.

— Нет. Ни на «ты», и вообще… никак. Это даже хорошо, что вы вспомнили чёртовы переговоры. Вернули меня, так сказать, с небес на землю, вправили мозги, тысячу благодарностей, сир, и нижайший поклон. Лучше вам уйти.

— Но, милая…

Генрих вздохнул. Проклятая привычка — в кругу «своих» расслабляться и не просеивать сказанное — подвела. Надо же так было ляпнуть, не подумав, что чёртовы брачные переговоры скоро, наконец, завершатся ко всеобщему благоденствию… Ох, сейчас бы Пико прошёлся бы по поводу его деревенской простоты!

— Не милая, — отчеканила Аннет, — не любимая, не цветочек. Маркиза де Клематис, напомню, сир. И… покончим со всем этим раз и навсегда, мы не дети, в конце концов.

Его величество готов был поклясться, что голос прелестницы дрогнул.

Он прислонился спиной к прохладному дереву, вжался затылком, чтобы хоть немного быть ближе к недосягаемой женщине. И если бы в тот момент в гостевом крыле Гайярда появился кто-то посторонний — наверное, испепелил бы взглядом, лишь бы не мешал.

— Милая… — повторил настойчиво. — Ты не запретишь себя так называть, просто не сможешь. Пойми, я ведь не… У нас с тобой всё гораздо серьёзней. Я ведь не в фаворитки тебя зову.

От сдавленного женского всхлипа у короля так и дрогнули колени. Обычно дамские слёзы его раздражали и выводили из себя, но сейчас — так и полоснули по сердцу, словно ножом. Прикрыв глаза, он вжался ладонями в полированную поверхность, чувствуя, как врезаются в лопатки прихотливые изгибы резьбы.

Зашелестело платье.

— Я… давно не девочка, верящая в добрые сказки, сир.

Он затаил дыхание, стараясь унять бешено застучавшее сердце.

— У нас нет будущего, Генрих.

И такая безнадёжность была в её голосе, что перехватывало горло.

— Нет…

Она помолчала.

— Лучше бы нам не встречаться вновь…