От вкуснейших пирожков, мягких, пухлых, нежных, так и просящихся на зуб, Назар малость потяжелел, а потому возвращался уж не бегом-спехом, а неторопливым шагом. Рассудив, что наставник наказал обернуться до вечера, а сейчас — гляди-ка! — солнце ещё только начало клониться, ещё и сумерки не схватывались. Можно пройтись да на город поглядеть. И на Мост Менял подивиться — как же выдерживает этакую тяжесть? Ишь, сколько домов и лавок на него налеплено, да не в один этаж! И на собор с величавыми башнями и колокольнями, с каменными химерами-стражами и горгульями на крышах. И на высокие дома с грозно нависающими верхними этажами, и на горожан — пеших, в повозках и портшезах, и на кареты, изящные и раззолоченные, хоть встречались и попроще… Приходилось уворачиваться от настырных нищих, каким-то чутьём разглядевших в неброско, но добротно одетом парнишке человечка состоятельного — хоть у того при себе, вроде бы, и медной монетки не завалялось; и перепрыгивать через нет-нет, да попадающиеся кучки конских яблок. Лошадей, запряжённых, под одиночными всадниками, под дозорными, под свитами вельмож и важных лиц оказалось в городе полно. Как, впрочем, и в Константинополе. Много схожего, да. Вот только женщины здесь были непривычно раскрыты, и на первых порах Назар едва не шарахался от крепких румяных дев в чепчиках, спешащих по хозяйственным надобностям с корзинами да узлами, от кумушек, без стеснения обсуждающих местные сплетни — причём, одна из окна второго этажа, другая на мостовой, при этом каждая старалась кричать погромче, дабы перекрыть уличные шумы… Но, несмотря на открытые лица, на крепко сбитые фигуристые тела, на не скрываемые, как на Востоке, чадрами и никабами груди и бёдра, хоть и прикрытые одеждой, но достаточно выпуклые и привлекающие внимание — никто не спешил обвинять этих женщин в распутстве или приставать с непристойными предложениями… во всяком случае, прямо на улицах. Всё было чинно и благородно, а порой — весело, с шуточками и прибауточками, но шумливее и многолюдней, чем в Эстре. Впрочем, Назару нравилось. Он скоро почувствовал себя, как рыба в воде.
Одно не давало ему покоя. Нет, не ценная вещь, что ему велели доставить: завёрнутая себе в бархат, она спокойно дожидалась своего часа у него за пазухой. А постоянное ощущение молчаливого присутствия ещё кого-то… или чего-то. Как ни странно, но многообразие уличных звуков, смешанное с колокольным перезвоном, шипениями уличных жаровень, стуком копыт, поскрипыванием колёс, звяканьем шпор, шелестом юбок — слилось для Назара в единый голос — глас, если можно сказать, самой Лютеции, огромного столичного города. Его он хорошо знал и по Константинополю, только в то время не задумывался над определением, а теперь вдруг твёрдо сказал сам себе — Глас… Но всю дорогу, от дома Ирис-ханум до замка Инквизиции он временами слышал ещё один, неуловимо тихий, доносящийся откуда-то снизу, словно из-под ног, зов. И не мог понять — что это?
Надо бы спросить у наставника.
Подходя к особняку, с виду неприметному, разве что ухоженному больше, чем остальные на улице Сен-Мишель, Назар вдруг задумался ещё над одной закавыкой. Они с Пьером, знакомясь, обошли несколько корпусов — кое-куда их не допустили, как непосвящённых, но всё же разрешили заглянуть и в Зал заседаний Совета, и в библиотеку, и в громадное книгохранилище. Были тут собрания редких артефактов и странных предметов, и оружейная; был обширный двор, по которому совсем недавно брат Тук гонял Назара, а в недоступных обычным людям двух крылах здания — допросные, особые камеры для магов и ведьм, какие-то лаборатории… Но вот сейчас, глянув снаружи на величественное, но относительно небольшое здание, Назар задумался. Как в нём столько всего помещается? Снаружи — дом, изнутри — настоящий замок…
Тоже какая-то магия.
Задумавшись, он собирался было прошмыгнуть мимо монахов-часовых возле высоких входных дверей, но один из братьев его остановил.
— Погоди, юный брат… Оружие-то разрешено проносить?
— Это брата Тука воспитанник, — вмешался второй. — Тот предупредил, что парень принесёт с собой кинжал, единожды пронести можно. С отцом Дитрихом согласовано.
— Проходи, брат, — коротко ответил часовой.
Кивнув, Назар просочился в просторный холл, завернул в коридор к кельям и… нос к носу столкнулся с Пьером.
Тот поспешно отскочил. Обрадованный Назар довольно потряс узелком с пирожками тётушки Мэг, что снарядили ему в дорогу — для себя, и соседа заодно попотчевать — и озадаченно замер. Отчего-то Пьер виновато отвёл глаза и попытался прошмыгнуть мимо, держа руку за спиной.
— Ты что? — даже растерялся Назар. И чуть не ахнул, осенённый внезапной догадкой: — Сбежать хотел, да? Без меня? Очумел? Мы ж договорились — вместе искать!
Друг упрямо набычился.
— Нельзя тебе, — сказал глухо. Вскинул голову. — Мне всё сказали! Ты вон чуть не выгорел — думаешь, не знаю, из-за чего? Хотел мне помочь, и чуть не надорвался. Не дело это. Не могу я, чтобы из-за меня другой загнулся. Сам пойду искать.