Когда все сказано

Я широко улыбался. Надо же, как тепло меня здесь принимают. Есть чем гордиться. Тони, смеясь, переглядывался со своими друзьями. Парты, доска, книги на учительском столе – теперь все это было частью моей жизни. Вперед, докажи, что тебя не зря похвалили! В предвкушении я переступал с ноги на ногу и вскоре уже сидел за той самой партой, на которую меня до этого поставил учитель.

Чего только не рисовал на доске мистер Дагген! На протяжении следующих дней мы нараспев повторяли алфавит, только я даже не догадывался, что эти звуки как-то связаны с надписями белым мелом. Поначалу меня не смущало, что я чего-то недопонимаю, тогда как остальные, даже Джо Брэди, который был младше меня на три месяца, уловили, что к чему.

Я всерьез полюбил футбол. Именно ради него я каждое утро преодолевал путь до школы. На перемене учитель закатывал рукава и принимал выжидающую позу в воротах. Если мяч не летел в его сторону, он начинал бегать между штангами, покрикивая:

– Да бей уже! Закрывай его! Дай пас!

Девочки прыгали через скакалку у задней двери, подальше от нашего мяча. Пока я, весь потный, восторженно носился по двору, до меня долетали обрывки их смеха и споров (ругали тех, кто плохо прыгал). Раньше я никогда не играл в футбол, дома у нас были только клюшки для хоккея на траве. Теперь же я отдавал новой игре все свои силы. Отлично перехватывал мяч, не останавливался перед борьбой. Если мяч был у Тони, я цеплялся за брата всеми конечностями, лишь бы ему помешать.

– Перестань уже, а? – Он со смехом отмахивался от меня, как Кинг-Конг от тех самолетов. Упирал ладонь мне в лоб, негодяй, и вытягивал руку во всю длину, чтобы я не подобрался слишком близко. Несмотря на это, я продолжал молотить руками. Без конца падал, разбивая колени в кровь, однако ничто не могло умерить мой пыл.

– Молодец, Хэнниган. Вставай, так держать! – кричал учитель, стоя в воротах.

Я ужасно радовался его похвале на нашем импровизированном футбольном поле, ведь в классе все мои усилия были напрасны. Любой мой ответ мистер Дагген встречал молчанием или неудовлетворенным взглядом. Сколько бы он ни бился, я никак не мог понять разницу между некоторыми буквами – да и не очень-то желал. Интерес к книгам падал, как соскакивающие с коленок гольфы. В такие моменты мне хотелось просто положить голову на неровную деревянную парту и, ощущая гладкость ее поверхности, которая прошла через множество рук и слоев лака, закрыть глаза.

Похвала учителя на игровой площадке действовала безотказно. Я снова и снова бросался в атаку, не беспокоясь о возможных травмах. И как же я был расстроен, когда перемена заканчивалась и нас вели обратно в школу. Внутри все сжималось от одной только мысли о темном кабинете и подавленном состоянии.

Несмотря на усилия всех вокруг – и особенно Тони, – никаких успехов в чтении я так и не добился. В голове был сплошной сумбур, я никак не мог понять, что написано на доске или в учебнике. С цифрами дела обстояли получше, тут я хоть как-то разобрался. Освоил сложение с вычитанием, а потом даже умножение. Тони заметил мой прогресс и всю дорогу из дома до школы и обратно задавал мне примеры – в виде игры, чтобы я научился считать деньги и понимать время по часам. Чтобы мама с папой и мистер Дагген от меня отстали.

Брат пытался объяснить мне и буквы, соотнося их с разными образами: «Б» – это барашек, «В» – это волк. Иногда я узнавал буквы, если они были написаны отдельно или стояли в начале слова. Но как только они оказывались в середине или в конце, страница расплывалась перед глазами, и я не мог правильно прочитать написанное.

Однажды по дороге домой Тони так долго пытался мне что-то растолковать, что я не выдержал и ударил его.

– Хватит уже называть себя тупым, Здоровяк. Ты ничуть не хуже остальных.

– Отстань! – в отчаянии крикнул я и вслепую ударил; брат согнулся пополам. – Я ужасно тупой!

В слезах я убежал в рощицу перед нашим домом, пораженный тем, что сумел одним ударом одолеть брата. Я пробирался меж деревьев, притаптывая упавшие листья и ветки, когда меня вдруг одолел стыд за мой поступок. Обессилев, я наконец замедлил ход на полянке, с которой было видно земли Доллардов, и от ярости завопил с такой силой, что этот звук, как мне казалось, донесся через поля и холмы до самого Данкашела.

Вернулся я уже затемно. Судя по урчанию в животе, порог дома я переступил около шести вечера. На кухне постукивали чайными принадлежностями. Все разговоры затихли, когда я зашел и сел у края стола, однако мама продолжила разливать чай по чашкам, будто ничего не произошло. Я не смел поднять головы. Все водил ладонями по коленям и надеялся, что из приличия родные просто не станут обращать на меня внимания. Вдруг прямо передо мной стукнул нож, и я увидел на своей тарелке кусок хлеба. Даже не глядя, я знал, что его положил Тони. Я поймал взгляд брата – он улыбнулся и подмигнул мне.