Когда все возможно

Во рту у Линды сразу же пересохло, едва она повернулась к пандусу, ведущему в гостевые комнаты. В спальне, отведенной Ивонне, было темно, и Линда машинально потянулась к выключателю, но женщина-полицейский ее остановила: «Нет-нет, оставьте все, пожалуйста, как есть», а мужчина-полицейский предложил: «Миссис Петерсон, может быть, вам лучше вернуться наверх?»

Линда быстро повернулась и стала подниматься, громко зовя Джея.

Муж был на кухне. Он, медленно качая головой, стоял перед полицейскими, и Линда заметила, что те вооружены.

— Она с самого начала показалась нам странной, — говорил Джей. — Но, как вы, должно быть, понимаете, я не стану сообщать подробностей, не посоветовавшись с моим адвокатом. Это, кстати, Норм Этвуд, и вы прекрасно знаете, что он скажет. Какая нелепость! Нет, это просто неслыханно! Я даже представить себе не могу, чтобы кто-то собрался в судебном порядке меня преследовать!

— Почему бы вам не попросить своего адвоката побеседовать с нами в полицейском участке? — сказал один из полицейских.

Джей улыбнулся:

— Ей-богу, ребята, я знаю, вы всегда гордились своей щепетильностью и дотошностью, но ведь это просто возмутительно!

— А где Ивонна? — вдруг спросила Линда, когда полицейские уже направились к дверям.

— Она в окружной больнице, мэм.

— Она говорит, что я пытался ее изнасиловать, — прибавил Джей.

— Ивонна? Она действительно так сказала? Но это же безумие! — возмутилась Линда.

— Ну, конечно, безумие, — спокойно подтвердил Джей. — Дорогая, я скоро вернусь.

Женщина-полицейский стояла у него за спиной, а рядом с ней был еще кто-то из полицейских-мужчин.

— Господи, что вы делаете? — спросила у них Линда.

— Присядьте, миссис Петерсон. Мы бы хотели задать вам несколько вопросов. — Полицейские вели себя очень вежливо. Они стали расспрашивать Линду об Ивонне. — Какой она была?

— Ох, ужасной!

— В чем это выражалось?

— Она вела себя по отношению к нам просто оскорбительно! Не желала ни минутки на разговор с нами потратить! — Линда вдруг вспомнила о пропавшей белой пижаме и тут же выпалила: — Представляете, она обвинила меня в том… что я украла ее пижаму! — Женщина-полицейский сочувственно покивала, а мужчина-полицейский что-то пометил в блокноте и спросил:

— А по отношению к вашему мужу она тоже была груба?

Слишком поздно до Линды дошло, что ей вообще не стоило ничего им говорить. Хотя, когда она заявила полицейским, что больше не намерена обсуждать эту тему, они отреагировали очень спокойно. А потом объяснили, что у них есть ордер на обыск данной гостевой комнаты для возможного сбора вещественных доказательств, каковыми могут оказаться, например, простыни, наволочки и все такое прочее.

* * *

На следующее утро Джей крепко спал в их общей спальне. Норм Этвуд доставил его домой перед рассветом и объяснил Линде, что Джей был обвинен в нанесении побоев третьей степени тяжести и пока отпущен на поруки. Скорее всего, сказал Норм, против него выдвинули это обвинение, потому что Ивонна в истерическом состоянии металась по улицам города в три часа ночи, одетая лишь в трусики и майку, и стучалась в каждую дверь. Кроме того, у нее на запястье обнаружилась небольшая ссадина, что предположительно указывало на борьбу, однако, по мнению адвоката, ее состояние вряд ли доказывает, что секс состоялся не по взаимному согласию, а при отсутствии свидетелей обратное доказать всегда очень сложно. И вот теперь Линда, застыв как изваяние, сидела в саду и не сводила глаз с голубой сверкающей поверхности воды в бассейне. Вдруг в кармане у нее зазвонил мобильный телефон. Она включила его и услышала голос дочери:

— Вот что, мам, идите вы оба к черту! А я домой больше не вернусь! Никогда!

Линда поднялась, прошла в дом и уселась в гостиной на дальнем краешке дивана. Она чувствовала себя странно, словно была не в себе. Ей казалось, что она опять стала молодой и идет по дороге со своими школьными подругами мимо бесконечных кукурузных и соевых полей, а вокруг теплый летний вечер, и весь мир будто светится от яркой зелени молодых всходов и предчувствия новой жизни, и солнце садится, и небо пылает великолепными красками заката, и теплый воздух ласково гладит ее голые руки, и душа ее полна ощущением свободы и невинной радости…