Когда все возможно

— Вот и покажи все! — И Мэри, лучезарно улыбаясь, посмотрела на младшую дочь.

— Только не плакать, — предупредила Анджелина.

— Ни слезинки не пророню.

— Хорошо. Одна слезинка — и просмотр тут же прекращается.

— О господи! — вздохнула Мэри, думая: и кто только эту девочку воспитывал?

* * *

Когда они пешком возвращались в caseggiato[7], солнце зашло за облако, отчего свет вокруг драматичным образом переменился. День сразу стал казаться осенним, хотя с этим и спорили пальмы и яркие стены домов. Эту неожиданную мрачность почувствовала даже Мэри, хотя она, по всей видимости, должна была бы давно привыкнуть к подобным мгновенным переменам. Но сейчас Мэри пребывала в расстроенных чувствах. Она испытывала сильнейшую растерянность, рассмотрев в телефоне дочери все фотографии и убедившись, что жизнь в Иллинойсе прекрасно продолжается и без нее.

— Мне на днях вспомнились эти «хорошенькие девушки Найсли», — сказала она. — Вообще-то, наверное, я наш клуб вспоминала и танцы, которые там бывали.

— Твои «хорошенькие девушки Найсли» были натуральными шлюхами, — бросила Анджелина через плечо.

— Ничего подобного! Не говори глупостей!

— Мам, — дочь остановилась и повернулась к матери. — Мам, они были настоящими шлюхами. По крайней мере две старшие. Они спали абсолютно с каждым.

Мэри тоже остановилась. И, сняв темные очки, посмотрела на Анджелину.

— Ты серьезно?

— Мам, ну ты что? Я думала, ты и сама знаешь.

— Откуда же мне было это знать?

— Мам, это же все знали. И я тебе в свое время об этом говорила. Боже мой… — Анджелина немного помолчала, потом сказала: — Впрочем, Пэтти такой не была. По-моему, нет.

— Пэтти?

— Младшая из девиц Найсли. Мы с ней теперь дружим. — Анджелина поправила на носу сползающие темные очки.

— Ну, так это же очень хорошо. Это очень-очень хорошо. И давно вы стали подругами?

— Четыре года назад. Мы работаем вместе.

Четыре года, думала Мэри. Целых четыре года я не видела тебя, моего дорогого маленького ангела. И она, искоса глянув на дочь, снова пришла к выводу, что эти джинсы слишком туго обтягивают небольшую попку Анджелины. Все-таки она зрелая женщина. А может, у нее роман? Мэри медленно покачала головой.

— Видишь ли, мне они молоденькими девушками помнятся. Им тогда очень подходило это прозвище «хорошенькие девушки Найсли». Нас с твоим отцом к одной из них пригласили на свадьбу, которую в нашем клубе праздновали.

Анджелина сделала еще несколько шагов и, обернувшись, спросила через плечо:

— Ну, а по этому своему клубу ты не скучаешь?

— Да нет, детка. — Мэри шла с трудом, чувствуя, что задыхается. — Нет, пожалуй, по клубу я совсем не скучаю. Я, как ты знаешь, подобные развлечения никогда особенно не любила.

— Тем не менее вы часто туда ходили. — Легкий порыв ветра разметал волосы Анджелины, поднимая и путая их концы.

— Ну да, ходили. — Мэри, сильно отставая от дочери, тащилась вверх по улице, и через некоторое время Анджелина остановилась, поджидая ее. — Там у них возле одной из стен устроили стеклянную витрину, где выставили множество разных индейских наконечников для стрел, еще какое-то оружие, не помню точно, какое.

— Не знала, что тебе наш клуб не очень-то и нравится. А ведь мы, мам, и мою свадьбу тоже там праздновали!

— Детка, я просто сказала, что мне не особенно по душе были тамошние развлечения, и это правда. Меня иначе воспитывали. Да и потом, я так и не смогла к этому привыкнуть: ни к дурацкой демонстрации новых платьев, ни к бесконечной глупой болтовне женщин. — О господи, думала Мэри, ох-хо-хо.

— Мам, а ты помнишь миссис Найсли? Ты знаешь, что с ней случилось? — Глаза Анджелины, прикрытые темными стеклами очков, смотрели матери в лицо.

— Нет, я ничего не знаю. А что с ней приключилось? — спросила Мэри, и ее тут же охватила тревога, тяжко сдавившая грудь.

— Да, в общем, ничего особенного. Ну, пошли дальше?

— Погоди минутку, — сказала Мэри и нырнула в крошечный магазинчик. Анджелина с трудом протиснулась следом и услышала, как человек за прилавком говорит: «Ah, buongiorno, buongiorno»[8], а Мэри отвечает ему по-итальянски, указывая на Анджелину. Затем он положил на крошечный прилавок пачку сигарет, и Мэри сказала: «Si, grazie»[9], а потом прибавила что-то еще, чего Анджелина не поняла, и продавец широко улыбнулся, показывая плохие, все в черных пятнах, зубы. Впрочем, некоторые из них и вовсе отсутствовали. Затем продавец еще что-то быстро сказал ее матери, и она повернулась к выходу, наткнувшись на Анджелину своим большим желтым кожаным ридикюлем.

— Детка, он говорит, что ты прекрасна. Bellissima! — восторженно сообщила она и снова заговорила с продавцом. А когда они вышли на улицу, пояснила: — Он сказал, что ты очень на меня похожа. Господи, да я сто лет ничего подобного не слышала! А ведь раньше люди часто говорили: «Как же она на мать похожа!»

— Мам, ты что, все еще куришь?

— Ну да, но всего одну-единственную сигарету в день.