До начала послеобеденных уроков оставался еще час самостоятельных занятий, но Маринетт не находила в себе смелости снова встречаться со взглядами товарищей. Хотя и не хотелось этого признавать, коварные махинации Хлои неумолимо делали свое дело, и Маринетт чувствовала себя доведенной до предела.
Так что, заставив замолчать свою гордость, которая велела продолжать борьбу, изображая абсолютное равнодушие, Маринетт решила сбежать из комнаты, где должна была заниматься самостоятельно, и найти убежище в классе рисования, который в это время дня был пуст. Она только предупредила Алью, чтобы подруга не беспокоилась из-за ее отсутствия и знала, где ее найти в случае необходимости.
Маринетт села возле стены, уткнувшись лицом в колени и обняв их руками, инстинктивно найдя почти внутриутробную позу, так ей необходима была поддержка. Она чувствовала себя удрученной, не столько враждебностью некоторых соучеников, сколько ложью, которую весь день была вынуждена говорить о Черном Коте.
Черный Кот был ее напарником. Она должна была его поддерживать при любых обстоятельствах, а сегодня она оказалась вынуждена нарушить свой долг, кропотливо разрушая репутацию дорогого напарника отвратительной ложью. Хотя у нее не было выбора, собственное поведение вызывало отвращение. Каждое клевещущее слово, которое Маринетт приходилось произнести в адрес Черного Кота, словно острая игла, вонзалось в ее сердце, угрожая разбить его на тысячи кусков, полностью истощив силы. Она устала бороться с ложными слухами, которые превратили ее день в кошмар.
Пока Маринетт пережевывала мрачные мысли, телефон не переставал звонить с равными интервалами. Маринетт не хотела даже посмотреть на него, устав читать множество нескромных вопросов и оскорбительных сообщений, которые беспрерывно получала весь день.
Вдруг Маринетт услышала, как открылась дверь, и к ней осторожно направились шаги, но упрямо не поднимала голову от коленей. Она почувствовала, как кто-то сел рядом, едва касаясь ее бедер своими, а потом в ее волосы нерешительно скользнули чьи-то пальцы. Ей не нужно было поднимать глаза, чтобы понять, кому они принадлежат — Маринетт без труда узнала аромат одеколона, смешанного с тонким запахом средств для снятия макияжа, который всегда исходил от его кожи, когда он возвращался с фотосессии.
Адриан.
— Я… — начал он почти робко. — Мне не удавалось с тобой связаться, и я спросил у Альи…
Горло перехватило, голос прервался, и он не мог продолжать.
Маринетт подняла к нему лицо, тут же попав в плен обычно сияющих зеленых глаз, которые сейчас омрачало беспокойство.
Адриан с трудом сглотнул, заметив страдание на лице Маринетт. Его желудок перевернулся, борясь с тошнотой, а чувство вины, грызшее его уже два дня, вспыхнуло снова, набирая силу по мере того, как Адриан открывал последствия своего поступка.
Во всем был виноват он.
Он был идиотом, импульсивным и наивным до слез.
Два дня назад Адриан объявил, что лишь ему нести ответственность за последствия, и что его не волнует репутация Черного Кота, если это может избавить Маринетт от проблем. Но, конечно же, слухи не считались с его благочестивым желанием, яростно обрушившись больше на Маринетт, чем на него.
А теперь Маринетт платила за его ошибку.
И во всем был виноват только он.
Он заставил ее страдать и не мог простить себя за это.
Когда Адриан узнал содержание многочисленных сообщений, ожидавших на телефоне, его охватило ощущение головокружения, точно мир резко покачнулся под его ногами. Потом столь же быстро оно сменилось чувством, будто внутренности заледенели от ужаса, когда Адриан с тревогой осознал, что Маринетт сейчас оказалась лицом к лицу с последствиями, противостоя слухам и ученикам их школы. Одна. Снова.
Адриан редко чувствовал себя настолько бессильным.
Окончание фотосессии стало катастрофой, поскольку он не в состоянии был сосредоточиться на чем бы то ни было. Все мысли устремились к Маринетт, а сердце колотилось в тревоге так сильно, что пульс почти заглушал указания фотографа. Едва удосужившись извиниться за невнимательность, Адриан помчался в коллеж, чтобы найти Маринетт.
Она не отвечала на телефон, но к его великому облегчению, Алья подсказала, где ее найти, попутно сочувственно похлопав по плечу.
И теперь, когда Адриан, наконец, был рядом с Маринетт, он не знал, что сказать, слова застряли в горле, настолько все извинения мира казались ничтожными перед непомерным чувством вины, которое он испытывал.
— Мне так жаль… — смог, наконец, прошептать Адриан дрожащим голосом.
Маринетт подняла руку, нежно погладив его по щеке кончиками пальцев.
— Мне тоже, Котенок… Я никогда бы не подумала, что Хлоя…
— Я говорил не об этом, — резко перебил Адриан.
— Я знаю, — ответила Маринетт с грустной улыбкой, которая расколола сердце Адриана, едва не взорвав его на мириады кусочков. — Но в сожалениях нет никакой пользы, они ничего не изменят в том, что произошло позавчера, — твердо продолжила она, посмотрев ему прямо в глаза.