Когда взрослеют сыновья

Всю ночь он стремился к чему-то, а к чему — она не знала. Но вдруг Шапи порывисто встал, зажег лампу и в ярости стал душить Хасбику. «Ты не девушка! — шипел он, приближая к ней свой перекошенный рот, от которого пахло тем тяжелым, тошнотворным запахом. — Признайся, с кем ты была?!» Хасбика, почувствовав на своем горле его жесткие пальцы, стала дико кричать. На крик прибежали родственницы Шапи. Они заголосили, зачмокали губами. Хасбика услышала слово «позор» и поняла, что оно относится к ней. Ей велели одеться. Потом пришли и мужчины, а с ними Абдула-даци. «Сейчас он заступится за меня», — обрадовалась Хасбика, не понимающая, что нужно от нее этим гомонящим, разъяренным женщинам. Но Абдула-даци, положив руку на кинжал, сказал: «Признайся, с кем ты была, иначе эта постель, которую ты опозорила, омоется твоей кровью». Может быть, Хасбика умерла бы от страха в эту печальную ночь, ночь после своей свадьбы. Но в этот момент, расталкивая это сборище, в комнату ворвались председатель сельсовета Алибек и фельдшерица Анна. Позже Хасбика узнала, что своим спасением она обязана двоюродной сестре Шапи, которая была вожаком комсомольской ячейки. Она-то и сбегала за Алибеком и Анной.

— Как вы смеете оскорблять девушку! — гневно и внушительно проговорила Анна, заслоняя собой дрожащую Хасбику. — Сейчас не старые времена. По советским законам за это судят.

— Ты, Абдула, играешь с огнем. А с огнем, как известно, шутки плохи. Смотри, как бы не сгорел, — поддержал Анну Алибек.

Абдула-даци запальчиво заявил, что он никому не позволит вмешиваться в свои семейные дела, на что Анна возразила, что это дела общественные, и, не обращая внимания на протестующие вопли родственниц Шапи, увела невесту к себе.

Не ожидавший такого поворота событий, напуганный облетевшей аул вестью, что Шапи сам оказался неполноценным, Абдула стал слать делегации к Анне с просьбой простить его и вернуть девушку. Наконец он вынужден был сам, как говорится, пойти на поклон к своей несостоявшейся снохе.

— Хасбика, прости Шапи. Он перепил на свадьбе. Уважь хотя бы мои седины.

— Лучше в реку Сулак, чем к твоему сыну, — отвечала Хасбика.

Она теперь не представляла себе своего будущего. Вернуться к отцу она не могла, да и не хотела. Навсегда остаться у Анны? И это невозможно. Ведь у Анны своя семья. Да и вообще жизнь в родном ауле стала для нее невыносимой. На улице на нее чуть ли не пальцем показывали. И когда за ней приехала двоюродная сестра ее матери, она с облегчением покинула свой аул.

Но и в ауле Хасар, где она теперь поселилась, на нее еще долго смотрели косо, потому что молва о ней прилетела сюда раньше ее самой. «Без ветра травы не колышутся», «Без огня в очаге и дым из трубы не пойдет», — так говорили вокруг.

Поистине, если один злой человек скажет, что звезды — это вовсе не звезды, а птичий помет, то найдется немало таких, которые поверят этому.

Хасбика-ада стояла во дворе фермы и, закинув голову, смотрела в небо. Оно было необыкновенно синим и недосягаемо высоким. Словно не вчера с этого самого неба лились сплошные потоки дождя. Холодный северный ветер гулял раздольно и широко, размахивая своими невидимыми крыльями.

«Погодка как по заказу», — с удовольствием отметила про себя Хасбика.

Денек-другой — и все высушит. Глядишь, и трава в Ганзухе не пропадет.

Но вот Хасбика насторожилась, прислушалась. До слуха ее долетело пение:

В стихах ты меня называешь порой
Высокой горой, недоступной горой.
Спасибо! Приятна твоя похвала.
Но нет недоступной горы для орла.

«Зорянка, — и губы Хасбики, дрогнув, неумело раздвинулись в непривычной для нее улыбке. — Ох, девушка! Птицам, наверное, обидно, что ты всегда опережаешь их».

И Хасбика живо представила себе девушку, легкую, как этот ветер; скачет небось по камушкам как горная коза, спешит на ферму, радуется, что дождь кончился.

Хасбика знала не только характеры и тайные мечты своих доярок, но и каждое их движение: жест ли, поворот души… Своих! Но какой путь им приходилось пройти, прежде чем заслужить почетное право быть у нее «своими».

Без преувеличения можно сказать, что они проходили огонь, воду и медные трубы. Нет, не зря ее прозвали в ауле «свекрухой».

Помнит Зорянка, как она впервые пришла на ферму вместе со своей подругой Камилой. С детства приученные к сельскому труду, привыкшие в своем домашнем хозяйстве ухаживать за скотиной, они явились на ферму щебеча и смеясь, словно им предстояло здесь срывать лепестки с цветов.

Когда они подоили своих коров, Хасбика ничего не сказала им, а только взяла ведра и стала додаивать каждую корову. А потом поставила эти ведра перед ними.

— Чтобы это было в последний раз! — сказала она строго. — Чай, не в городе выросли, должны знать, что оставшееся в вымени молоко перегорает и с каждым разом корова будет давать все меньше молока.

На этом урок не кончился.