Когда взрослеют сыновья

В то время мне уже дарили цветы, но никто из даривших не угадал мои любимые. Получала ли я пышные розы, горящие пламенем тюльпаны или высокомерные гладиолусы — я невольно думала о колокольчиках, чьи синие чашечки всегда полны росою. И вот однажды в горах, когда под дикой скалой я любовалась горящим дымом водопада, несущегося с высоты, меня окликнул незнакомый парень:

— Хотите этот цветок?

Я не успела разглядеть юношу как следует, а он уже стал карабкаться по скале.

— Не надо, прошу вас, не надо! — в страхе закричала я и закрыла глаза.

Но он уже не слышит меня, он поднимается все выше и выше, обнявшись со скалой, на которой почти не за что ухватиться. У меня кружится голова даже оттого, что слежу за ним. Парень, как черная птица, теряется в высоте.

Я ничего не вижу. Бушует водопад, ветер разносит на миллиардные капельки его стремительный поток, и солнечные лучи, отражаясь в каждой капле, на мгновение укрывают парня сверкающим золотом. И когда это мгновение проходит, я вижу, как он спускается. Одна рука вытянута в сторону — другой он цепляется за скалу. Я бегу ему навстречу.

— Зачем вы… — и тут замираю на полуслове.

Парень держит в руках большой букет синих влажных колокольчиков.

— Это вам. — На смуглой руке с длинными узловатыми пальцами, в которой он держит цветы, капельки крови.

— Что это? — пугаюсь я.

— Не поддавался стебель. Это ничего… Возьмите…

Его глаза светятся, голубеют еще сильнее от отразившихся в них как в зеркале колокольчиков. Он охвачен порывом вдохновения. Я слышу зов его сердца, слышу нежный знакомый звон… Качнулось в небе солнце, сильнее зашумел водопад. Земля уходит из-под ног, я хочу лететь, но остаюсь на месте, как птица с подрезанными крыльями. Беру в руки синие цветы с капельками  е г о  крови. Звоном полнится вся земля. Нет, ты не опоздал, любимый! Ты пришел вовремя. Любовь не бывает поздней, если это любовь…

Вот и снова я в родном ауле. Приехала за полночь. Все уже спят. А у дома, под окном, меня встречает куст моих колокольчиков. Под лунным светом он кажется серебристым. Я подхожу, прикасаюсь к цветам, и на ладонь падает роса. Тогда я закрываю лицо руками, и мои слезы смешиваются со слезами-росинками, как смешиваются слезы влюбленных после долгой разлуки…

Перевод М. Магомедова.

В АУЛЕ СВАДЬБА

С утра играет зурна и бьет барабан. Над плоской крышей сакли Шахрузат облачками поднимается дым. Во дворе зажжены костры, на которых стоят большие аульские котлы. Запах дыма и запах мяса смешиваются и долетают до нас. Моя душа полна ликования, звуки зурны и барабана зовут меня; я хочу танцевать, но бабушка и мама не выпускают меня из дома. Они о чем-то шушукаются с утра, ко мне доносятся отдельные фразы, по которым я пытаюсь понять, о чем идет речь.

Помню, мама часто посылала меня к тете Шахрузат, чтобы я помогла ей, принесла бы воды, хлеба, зерна… «У нее нет дочери, — говорила мама, — сделай доброе дело».

И тетя Шахрузат приехала к нам. Мама и бабушка души в ней не чаяли. Отелится у нас корова — из молозива готовят курзе и несут соседке, зарежут барана на зиму — часть ей посылают. Оказывается, наши имели виды на ее сына Гамзата; я поняла это сегодня, когда свадебные звуки зурны и барабана разносятся по округе.

Маленький аул живет интересами каждого. Например, если где-нибудь свадьба, то все откладывают дела и отправляются туда. Гостей не зовут — должны приходить сами. А как же иначе? Радость в доме одного — радость для всех.

Сама я тогда не очень-то разбиралась в мужской красоте, не знала, что бабушке и маме нравится Гамзат за то, что он одевается лучше всех в ауле и работает учителем. Кто же не хочет хорошо выдать замуж дочь! А Гамзат — единственный сын в семье, да еще учитель. Да, в те времена это был завидный жених!

Однажды мама вернулась с родника сама не своя. Когда она снимала со спины кувшин, он выпал из рук и разбился.

— Что уставилась! — крикнула она мне. — Возьми тряпку да вытри!

— Случилось что-нибудь? — испуганно встала с места бабушка. — На тебе лица нет. С кем-то поссорилась?

— Да нет… Но разве повезет человеку, если на пути он встретит Умалхайир? Иду к роднику — она навстречу… — Мама заплакала.

— Клянусь этим утром, здесь что-то не так! Рассказывай все как есть, — приказала бабушка и, подняв надвое расколотый кувшин, передала мне. — Иди к Ахверди и скажи, что я просила склеить.

— Подожди, — сердито сказала мама, открыла сундук, достала оттуда цветастое гурмендо. Она развернула его и, встряхнув, набросила на мою голову. — Носи! Теперь только на одежду смотрят. Наплевать, какие корни у дерева, с какой ветки плод!

Когда я вернулась от Ахверди, бабушка и мама шептались, сидя на крыльце. Бабушка часто вздыхала и, успокаивая маму, говорила:

— Аллах худа не сделает. Значит, так будет лучше. Только ты уж вида не подавай, когда Шахрузат к нам придет. А то у тебя вечно все на лице написано. Принимай лучше прежнего. Не приведи аллах, подумает еще, что тут умирают из-за ее сына!

Не успела бабушка произнести эти слова, как по лестнице поднялась Шахрузат.

— Дома?