Когда закончится война (СИ)

— Кстати, — вдруг как-то весь выпрямляется Генка. — Ты где это уже успел побывать с утра пораньше? Не видел я, чтобы ты мимо меня проходил. Не успели еще нормальные люди проснуться, а он уже топает откуда-то. Никак из леса?

Моргаю несколько раз, пытаясь решить, что лучше: рассказать ему всю правду или соврать.

— Тетка за водой послала, — наконец принимаю я решение. — А ведро я забыл. Иду назад.

— А в лесу что делал?

— Думал ягод Верке насобирать.

— Ну и как, насобирал? — усмехается Генка, смеряя меня подозрительным взглядом с ног до головы. — Не верю.

— А я тебя и не спрашивал.

Генка поджимает губы и смотрит на меня сверху вниз слишком пренебрежительно.

— Они где-то рядом, да?

Сперва я не понимаю смысл его вопроса, а, когда до меня доходит, не могу скрыть своего удивления. И откуда Генка может знать об этом? Если, конечно, он имеет в виду отряд партизан.

— Не понимаю, о чем ты, — как можно безразличнее роняю я.

— Понимаешь, — цедит он сквозь зубы и вдруг резко наступает на меня, очевидно, желая напугать.

Отскакиваю в сторону.

— Сдурел что ли? Реально контуженный!

— Не хочешь, как хочешь. Я-то думал, мы друзья.

Рыжий сплевывает на траву и отступает от меня.

— Ну, что стоишь? Вали отсюда.

Хочу ответить ему колкостью, но вместо этого разворачиваюсь и ухожу. На повороте оборачиваюсь. Генка несколько секунд мнется на крыльце, потом стучит в стекло своего окна. Из дома выходит тот самый немец, которого я видел до этого.

Я никак не могу найти объяснения произошедшему, и от этого впадаю в ступор. Генка говорит новоявленному мужчине несколько слов, после чего уходит в дом. А его собеседник остается на пороге. Немец мнется у Генкиного дома, словно не решается на что-то.

Какое-то время он стоит, беспокойно оглядываясь по сторонам, а потом спускается по ступенькам и быстрым шагом направляется в сторону леса по той тропинке, которой я вернулся в Листеневку. Пробираюсь вслед за ним, стараясь ступать как можно тише.

Внимательно наблюдаю за действиями фрица. Тот идет, слегка ссутулившись, то и дело вздрагивает и нервно оглядывается по сторонам. Если раньше я и допускал мысль, что мог ошибаться, то сейчас у меня не осталось никаких сомнений. Теперь-то я хорошенько его разглядел. И с уверенностью могу сказать, что передо мной ни кто иной, как самый настоящий фашист.

Совершенно неожиданно для самого себя срываюсь с места и обходной тропинкой бегу наперерез партизанам. Что бы сейчас ни происходило, я подсознательно понимаю, что, если я не успею предупредить отряд Павла, то случится какая-то непоправимая беда.

Несусь сломя голову, продираясь сквозь ветки. Подбегаю к тому месту, где они, по идее, должны были уже быть, и замираю, как вкопанный. Здесь совершенно безлюдно.

Разворачиваюсь и бегу вперед. Да, они, наверно, уже ушли дальше, чем я предполагал.

По пути вспоминаю ту историю, рассказанную мне Павлом ночью, и которой я не придал ровно никакого значения. Лишь пожал плечами и забыл о сказанных мне мужчиной словах. Но теперь, вспоминая наш диалог, я соотношу в голове все, что слышал и видел, и понимаю, что Павел был прав во всем.

«Ты это, брат, осторожнее будь со своим другом. Генка тот еще…»

«Почему ты это сказал?»

«Есть причина.»

Павел тогда помолчал немного, видимо, тщательно подбирая слова. Когда он заговорил, его голос звучал как-то по-военному жестко и беспощадно:

«Ты, брат, не знаешь многого. По вине его отца Борис-то наш в плену сгнил. Да и, по правде, опасаюсь я, что и отец твой тоже в нехорошую историю из-за него втянулся. Этот Иуда ведь как? Еще в самом начале с фашистами связь имел. И сынок его тоже совсем не прост.»

Я промолчал. А Павел неумолимо продолжал:

«Я, ведь, когда ты сказал о том, что возле Генкиного дома немец вьется, сразу понял, что не ошибся. Не понимаю только, что Гена все еще там, на горячей точке торчит? Думаю, скоро вернется. Уж его отец-то постарается это устроить.»

Я тогда ничего не понял. Особенно последнюю Павлову фразу. А теперь все стало на свои места. Как бы мне не хотелось верить в слова мужчины, но все факты налицо: Генка перешел на сторону врага. И кто знает, что теперь со всеми нами будет?

***

Меня увидел один из партизан, когда я продирался сквозь ветки деревьев через лес. Он сразу понял, что произошло что-то непредвиденное, и вышел ко мне навстречу.

С облегчением выдыхаю и, как на духу, рассказываю ему обо всем. Тот хмурится, глядя куда-то мимо меня, и молчит. Даже когда я уже заканчиваю рассказывать, он по-прежнему молчит и напряженно думает.

— Вот что, — наконец говорит он. — Иди назад. И возвращайся лучше другой дорогой, засек?

— Засек. А вы?..

— Не важно. Мы уходим. Пока рано.

Партизан смотрит на меня какое-то время, после чего усмехается и хлопает меня по плечу.

— А ты боец! Выйдет из тебя толк, руку на отсечение даю.

Невольно улыбаюсь и пожимаю протянутую мне ладонь.

— Все. Иди назад, ты теперь за старшего! — почти в точности повторяет он папины слова и разворачивается, чтобы уйти.

Стою и смотрю вслед отряду, пока они окончательно не скрываются вдали. Потом разворачиваюсь и бегу обратно.

***