Когда закончится война (СИ)

— Даже не знаю… — задумчиво произносит молодая женщина. Но я уже вижу, что она уже колеблется.

— Ну вы же наверняка заняты, а воды ни капли нет, — продолжаю я убеждать Лилю.

Наконец, она сдается.

— Колодец в конце села, — неуверенно говорит она. — Как выйдешь из дома, налево.

Хватаю ведро и выбегаю на улицу. В дверях оборачиваюсь. Молодая женщина стоит, закрыв ладонью лицо. Наверно, снова плачет. Выхожу во двор и, чтобы не смущать Лилю, закрываю за собой дверь.

Когда рядом нет немцев, кажется, что и войны никакой нет. Стоило мне только спуститься со ступенек, как в лицо повеяло теплым ветерком, а босые ноги тут же вымокли от росы. Сейчас мне и вовсе кажется, что я на даче у Феликса.

Иду по улице. Дорогу к краю села я помню плохо, поэтому во все глаза смотрю по сторонам. Да, кажется, мы сворачивали здесь, когда шли с Тихоном на реку.

Поворачиваю налево и сразу же вижу чуть впереди колодец. Подхожу к нему вплотную, и только сейчас понимаю, что не знаю, что делать. В фильмах обычно крутят какой-то рычаг, чтобы поднять или опустить привязанное на веревке к этому рычагу ведро. Но этот сломанный рычаг валяется на земле рядом с колодцем. Около него стоит ведро, привязанное за веревку одним концом к этому барабану.

Ставлю свое собственное на землю и берусь за другое. Недолго думая, скидываю его в колодец. Через несколько секунд до меня долетает грохот и всплеск воды. Заглядываю в колодец и ничего, кроме темноты, не вижу.

Молодец, Вика. Утопила ведро. Как теперь воду достать?

— Помочь? — раздается прямо у меня за спиной. Вздрагиваю и оборачиваюсь на голос.

Передо мной стоит Генка. Улыбается мне своими маленькими мышиными зубками и хитро прищуривается. Отступаю от него на шаг.

Рыжий хмыкает и снова подступает ко мне. Вздрагиваю и резко отвечаю:

— Нет, спасибо. В твоей помощи я не нуждаюсь.

Кажется, я его обидела. Генка нахмурился.

— Ишь ты, — холодно говорит он, поджимая губы. — Кичишься…

Беру свое пустое ведро. Разворачиваюсь, чтобы вернуться домой. Я уже поняла, что воду мне все равно не добыть. Теперь единственное мое желание — как можно скорее покинуть общество этой рыжей гусеницы.

— Мы с тобой не договорили, — раздается мне вслед. Не останавливаясь, продолжаю идти дальше.

Внезапно кто-то хватает меня за воротник кофточки и тянет назад. От неожиданности теряю равновесие и падаю, больно ударяясь спиной о дерево.

— Смелая? — шипит мне в лицо Генка. — Или ума много?

Поднимаю на него глаза и с ненавистью смотрю в это гадкое лицо.

— Ничего, одна тоже была очень умная. Да внук глупым вырос, — продолжает парень. — Вот теперь по его вине будут страдать все…

Не понимаю, о чем он говорит. Стою, прижатая к колодцу, и лихорадочно соображаю, как мне вырваться.

— А ты очень даже ничего, — вдруг хмыкает он, растягивая свои тонкие губы в ехидную усмешку. — Я бы даже сказал, симпатичная…

Смотрю на него с ненавистью. Он похож на рыжую мерзкую гусеницу. Неожиданно я выпрямляюсь и плюю ему в лицо.

— Ах ты, — взвинчивается парень. — Тварь!

Замахивается и дает мне хлесткую пощечину. Снова теряю равновесие и падаю на землю. Хватаюсь за щеку. Вся левая часть лица горит, словно обожженная на солнце. В левом ухе стоит звон.

Внезапно рыжий падает рядом со мной. В испуге вскакиваю, решив, что он кинулся меня душить. Поднимаю лицо и вижу перед собой Тихона. Он стоит, сжав кулаки, и смотрит сверху вниз на Генку.

— Тихон, — удивленно спрашиваю я. — Ты что тут делаешь?

Самый умный вопрос. В этом вся я. Надо было сначала поблагодарить. Ведь в душе я отлично понимаю, что, не подоспей он вовремя, из меня могли бы запросто сделать котлету.

Тихон фыркает и хмуро отвечает:

— Спасаю глупых девочек от злых мальчиков.

Затем наклоняется к Генке и в самое ухо почти ласково говорит:

— А женщин бить нельзя. Когда же вы с отцом это поймете?

Генка поднимается на ноги и без предупреждения бьет Тихона кулаком в лицо. Тихон не успевает вовремя среагировать и падает на землю, хватаясь за рыжего и увлекая его за собой.

В растерянности смотрю на дерущихся и не могу сообразить, что мне делать. Единственное, что приходит мне в голову — вылить на них ведро воды. Но вода в колодце. Хватаюсь за веревку и с энтузиазмом утопающего начинаю тянуть ее на себя. После нескольких неудачных попыток мне удается вытянуть ведро.

Разворачиваюсь и выплескиваю на мальчишек ледяную воду. Как по заказу, они сразу прекращают махать кулаками и недоуменно смотрят в мою сторону.

Тихон оказался умнее. Он поднимается на ноги и направляется ко мне. Выхватывает у меня ведро, бросает его на землю. Крепко сжимает мою ладонь и тащит меня подальше от колодца.

Поднимаю на него глаза и понимаю, что он очень злится. С его волос струями стекает вода и рубашка мокрая насквозь. Из носа сочится кровь.

— Тиша, — робко обращаюсь я к мальчишке. — Прости меня…

Сама не знаю, за что я извиняюсь. Ну да ладно. Хуже не будет. Тихон оборачивается на меня и хмуро спрашивает:

— Сильно больно?

Сначала не понимаю, что он имеет в виду. Наконец до меня доходит, что он спрашивает про щеку. Прижимаю к ней ладонь. Кажется, она опухла. И кожа неестественно горячая.