Когда запоют мертвецы

Она знала, что будут гости, еще за несколько часов до того, как на горизонте появился всадник. Мужчина скакал верхом так быстро, что лошадь вся покрылась липкой пеной и изо рта у нее капало. Почему-то хозяйка хутора подумала, что снова явятся стражники: сообщить, например, что ее мужа решено казнить до альтинга, ведь вина его бесспорна. Но то были не они.

На Боуги был отличный дорогой плащ, но такой пыльный, словно его владелец ночевал на голой земле.

– Как это жена отпустила тебя в таком виде? – вместо приветствия сказала Диса. – Уж до чего Эйрик любил изображать нищего, и то я бы его в таком позорище не отправила!

Не такой ее рассчитывал найти Боуги – это ясно читалось в его взгляде. Может, он думал, что Диса будет безутешна, что она уже вырвала у себя все волосы или умерщвляет плоть, напялив власяницу. Пасторша же встретила его на туне с серпом в руке. К блестящему лезвию прилипли травинки, на лбу под платком блестели капли пота. Прошло уже два дня, и по утрам она заставляла себя подниматься с постели и браться за работу. Однако от слабости ее тошнило, и каждые полчаса приходилось присаживаться на землю, чтобы перевести дыхание.

– Проходи. – Ей потребовалось время, чтобы решить, приглашать ли Боуги в дом или оставить его топтаться на пороге. Это ведь по его просьбе Эйрик так доверчиво отправился в Бессастадир! Диса уронила взгляд на серп, что сверкнул холодным нехорошим светом, вытерла его подолом и повесила на гвоздь у входа.

– Я собирался приехать раньше. – Голос Боуги звучал виновато.

– Мог не торопиться, – махнула рукой Диса, наливая ему кислую сыворотку. – Эйрика пока нет дома, как сам понимаешь.

Тот взял кружку, но пить не стал, хотя видно было, как его мучает жажда: губы потрескались, сам дышал тяжело и после каждого слова откашливался, чтобы избавиться от пыли в горле. Диса отошла к двери. Она стояла спиной к гостю, стараясь не пускать в себя мстительных мыслей. Это Боуги привел Эйрика в место, где его взяли. Боуги знал, что ему грозит опасность. Боуги называл себя его другом… Серп висел на расстоянии одного шага. Она обхватила плечи руками, чтобы не дать себе схватиться за оружие.

– Хочу знать, что там произошло.

Боуги не догадывался, что это, возможно, его последняя исповедь, и не чувствовал угрозы. Ему было стыдно, совестливо, но не страшно. Может, зря. Он одним глотком осушил кружку и рассказал, как было дело.

…Судья по особым делам Клаус Хедегор давно интересовался Эйриком. Дерзкий, наглый пастор, о котором ползут самые разные слухи по всей Исландии… Не захочешь – все равно краем уха зацепишь. Боуги же никогда не скрывал, что учился с Эйриком в семинарии, и всегда отзывался о друге как о человеке справедливом и честном, который искренне заботится о приходе. Над россказнями о колдовстве он только смеялся: мало ли что в народе болтают! Для иных даже умение читать – и то от лукавого. Но чем больше говорили об Эйрике, тем меньше это нравилось судье, и когда он вскользь обмолвился, что хотел бы лично познакомиться со знаменитым пастором, Боуги посчитал это удачей.

Эйрик мог вести себя как шут, но он был далеко не идиот и умел произвести хорошее впечатление, когда требовалось. Поэтому Боуги хоть и тревожился, но не слишком. Он решил, что это прекрасная возможность показать судье, что преподобный Эйрик – человек ученый и рассудительный, который может быть полезен его величеству, послужить ниточкой, что свяжет датчан и исландцев.

«Как же плохо ты его знаешь», – внезапно подумала Диса и перестала сердиться.

Поначалу, как заверил ее Боуги, все шло хорошо. Эйрик был обаятелен, почти не нес чепухи, при этом говорил прямо и открыто, чем вызвал у судьи симпатию.

Когда же все пошло не так?

– Я не знаю, что случилось. – Боуги развел руками. – Когда мы уходили спать, все было в порядке. А наутро из тюремной ямы пропала девушка, чье дело должны были пересмотреть на альтинге.

– С чего судья решил, что виноват Эйрик? – Диса и сама слышала, как нелепо звучит ее вопрос, но все равно задала его.

– Потому что иначе ему пришлось бы взять под стражу собственную дочь.

– Что еще за дочь?

– Эльсе, – пояснил Боуги, – любимый, единственный и тщательно оберегаемый ребенок судьи. Нежное дитя осталось полусиротой после того, как мать скончалась от чумы во время посещения Испании. Чудом страшная болезнь не явилась за самим судьей и малюткой у него на руках. Клаус Хедегор все силы посвятил воспитанию дочери. Он не хотел брать ее в Исландию, но не сумел расстаться с ней, вот и привез в чужую страну.

Никто не знает, что произошло той ночью, когда из ямы пропала убийца, но только служанки в ткацкой видели Эльсе рядом с конюшней в сопровождении какой-то девушки. Да еще ее туфельки наутро были испачканы в грязи и навозе, словно она полночи танцевала с чертями на шабаше. Девушка не смогла ответить ни на один вопрос, плакала и клялась, что не помнит, куда ходила этой ночью.