Когда запоют мертвецы

Тогда-то Эйрика и схватили. Судья решил, что тот околдовал его дочь и заставил плясать под свою дудку. Клаус Хедегор выпытывал у пленника, знает ли тот, чем занималась его дочь ночью. На этом месте Боуги запнулся, и Диса все поняла.

Эйрик бы никогда не промолчал. Захотел бы – но не смог, потому что таков уж он был.

– Что он сказал?

Боуги медленно вздохнул и прикрыл глаза.

– Что судья и сам узнает через девять месяцев.

Дисе хотелось закрыть лицо руками, или схватить серп и отсечь Боуги язык, или полоснуть себя по руке так, чтобы кровь брызнула во все стороны. Вместо этого она сдавила свои плечи так, что останутся синяки, и очень медленно выдохнула. Она готова была хоть сейчас поклясться на Библии, что Эйрик и пальцем не тронул эту девицу. Он даже не хотел выводить судью из себя. Просто решил, что, раз уж так сложились обстоятельства, почему бы не посмеяться всласть напоследок?

– Ясно. – Это все, что она сумела выдавить из себя. – Что теперь?

Теперь Эйрик сидел в тюремной яме в Бессастадире и ожидал, пока его через месяц перевезут в Тингведлир, где на альтинге решится его судьба.

– Ну и каковы шансы, что его сожгут или отрубят голову? – В голосе Дисы не было никакого любопытства. Она и сама знала.

– Это сложный вопрос. Строго говоря, Эйрик не нарушил закон и никому не причинил вред колдовством, а выдвинуть обвинение можно только в этом случае. Если бы не то, что Эльсе потеряла память…

Пока до альтинга оставалось время, Боуги намеревался отыскать тех, кто выступит на стороне защиты. Ему были нужны люди влиятельные и хорошо знакомые с Эйриком. Первым делом он решил отправиться в Скаульхольт к епископу, чтобы тот замолвил словечко за любимого ученика. Этот человек, хотя уже довольно пожилой, все еще сохранял прежнее влияние, на которое можно было опереться. Еще Боуги надеялся, что на стороне Эйрика выступит его брат Паудль, который, несмотря на свои годы, уже входил в малый тинг и пользовался уважением.

– А ты сам? – уточнила Диса.

Боуги смешался. Он боялся этого вопроса и в то же время ждал его.

– Шесть лет назад Маргрету судили за колдовство. – Боуги осекся, надеясь, что Диса как-нибудь сама все поймет, но та неумолимо молчала, заставляя его продолжать. – Датчанам ничего не стоит заново открыть дело. А у меня трое детей…

– Ты хотя бы не будешь свидетелем обвинения?

На это Боуги ничего не сказал. Он смотрел на свои руки, сжимающие пустую кружку, затем усилием воли заставил себя поднять глаза на Дису. «Этот-то выбирает семью, – подумала она с тоской. – Между другом и женой он выберет жену».

* * *

Она тоже выбирала мужа, но отнюдь не из страха остаться одной. Диса умела вести хозяйство, заботиться о тех, кто в ней нуждался, и занимать себя работой, которая не позволяла пустоте проникнуть в голову. Не тот гребец, кто винит весла в своих несчастьях[15]. Дело было в другом: Эйрик был ее

. Она сама пришла к нему, добилась его, сама соткала свое счастье, как валькирия из тех, у которых вместо грузил отрубленные головы, а нить они подбивают мечом[16]. Упустить его теперь? Дать умереть, так и не высказав ему в глаза, сколько боли он ей причинил?

Но день шел за днем, а Магнус с Лаугой все не возвращались. Отсутствие новостей мучило Дису больше, чем самые плохие новости. Она пыталась отвлечься, но Эйрик, запертый в темнице, не давал ей покоя. Диса злилась на себя, что так толком и не освоила гальд, живя бок о бок с сильнейшим колдуном, а «Серой кожи» под рукой больше не было. Резать руны она тоже не научилась, – Тоура никогда к ним не прибегала, – а Эйрик предпочитал держать свои чары вдали от посторонних глаз, даже если это были глаза его жены. Она могла бы воспользоваться гальдраставами, но не нашла того, с помощью которого можно извлечь человека из тюрьмы. Если он и существовал, то остался в «Серой коже», говорить с которой умел только Эйрик.

Она сама прибегала только к тем ставам, которые помогали в ежедневной жизни: знала, какая вязь нужна, чтобы облегчить роды или чтобы девушка могла разжечь страсть в нерешительном парне. Когда-то она вручила Паудлю став, чтобы он мог победить в глиме, и воспользовалась другим, снимающим злое колдовство, дабы поднять зачарованную бочку. Для нынешней же беды не подходило ничего из того, что у нее было. Запасы трав, и те иссякали, даже замок-трава почти закончилась. Спрятанная в коробе, она превратилась в труху. Надо было что-то придумать!

– Теперь ты выглядишь решительно, – заметил Арни.

Тишина в бадстове висела такая, что от потрескивания сухих водорослей в очаге вздрагивал спящий пес. Дом дышал беспокойством и ждал. Диса села на их с Эйриком постель, где до того спала Стейннун, и долго смотрела прямо перед собой, пока в глазах не появилась резь, а в голове не посветлело.

– Хочу вытащить его, чтобы бросить, – сказала она, – или убить. Пока не могу выбрать, что именно.