«Ничего себе шуточки», — подумал Грег, смахнул со лба испарину, боком, вдоль стены прошмыгнул в холл и опустился в кресло у легкого столика из круглых деревянных палочек с фанерной столешницей. Однако после того как с профессором случилось столь любопытное перевоплощение, он сразу почувствовал себя легко и свободно.
Эдвин, неторопливо передвигая крепкие ноги, спустился вниз и тоже сел. Кресло жалобно, будто вот-вот развалится, заскрежетало под его грузной фигурой. Собаки наверху тоже собрались последовать за хозяином, но он так взглянул на них, что псы тотчас улеглись, положив на вытянутые лапы квадратные морды.
— Что же привело вас в такую даль? Уж не любовь ли к фараонам и их гробницам? Позволю заметить: я не консультирую сыщиков. Я специалист по археологии, палеонтологии. Могу добавить, неплохо разбираюсь в астрономии и геологии.
— Извините, профессор, но года три назад у вас в экспедиции работал некто по имени Роберт Смайлс.
— Никогда у меня не числилось такого сотрудника, — отрезал Эдвин.
— Этого не может быть — он погиб во время обвала при одной из раскопок. Припомните, пожалуйста.
— Если у меня не было такого субъекта, то, естественно, он не мог погибнуть. Это же ясно, как дважды два, тем более, увидев раз человека, я запоминаю его надолго. Разумеется, в нашем деле не обходится без несчастных случаев, но Роберт Смайлс у меня не только не занимался раскопками, но и не погибал. Это абсолютно точно.
— Одну минуточку. — Грег открыл портфель и вынул из конверта фотографию. — Вам никогда не приходилось видеть раньше это лицо?
— Дайте взглянуть! — Эдвин взял снимок, пристально посмотрел на него и небрежно бросил на стол. — Не морочьте мне голову своим Робертом Смайлсом или как там его. Здесь изображен Чарлз Смит. Человек, которого к археологии нельзя подпускать на пушечный выстрел. Более никчемного сотрудника мне не приходилось встречать за все мои шестьдесят лет скитаний.
— За сколько? — привстал Фрэнк.
— За шестьдесят. Не удивляйтесь, сейчас мне восемьдесят три. Но продолжим об интересующем вас индивидууме. Вместо того чтобы заниматься делом, он возился дни и ночи напролет с какими-то сволочными вонючими пробирками, сволочными жидкостями и непонятными приборами. Да и погиб-то по-сволочному — не как все, а по собственной халатности, за каким-то бесом забравшись туда, где ему и делать-то было нечего, ибо, как мы говорим, он был настолько невежествен, что путал Геру с гетерой, а гетеру с гитарой. — Профессор заразительно засмеялся, по-детски запрокидывая голову.
— Вы говорите, имя этого человека Чарлз Смит? — переспросил Грег.
— А вы что, глухой? Я никогда не повторяю дважды то, что уже сказал. Хотите холодного пива? — неожиданно предложил он.
— С удовольствием, если вас не затруднит.
— Да не расшаркивайтесь вы, ведите себя спокойно.
Я же не так страшен, как кажусь. — Он снова улыбнулся, поднялся, подошел к стоящему у стены, отделанному полированным деревом холодильнику и вынул две банки пива. — За стаканами лень подниматься, пейте так — это даже гигиеничнее.
— Благодарю вас. — Фрэнк вскрыл банку и с блаженством приник к ее краю.
— Признаться, сначала я подумал, что вы из стаи этих оголтелых щелкоперов, которые осаждали меня целый месяц по поводу моей отповеди сволочному шарлатану от науки Берту.
— А чем вызвал ваш гнев английский ученый?
— Он такой же ученый, как я Марк Аврелий. Этот тип, желая прославиться, подобно Герострату, ударился в авантюру, но не стал поджигать храм Артемиды, а выдумал систему тестов, они якобы определяют врожденный характер умственных способностей. Начал он еще в двадцатых годах — пытался доказать, прохвост, что социальная среда практически не играет никакой роли в формировании интеллекта у индивида.
— И что же он все-таки натворил?
— Занимался подлогом. За это я его и отчитал в статье. Ссылаясь на сомнительные авторитеты, работал на руку расистам, поддерживая их сволочные измышления о неполноценности рас. Но это так, между делом, вернемся к вашему вопросу.
Профессор тоже отхлебнул несколько глотков, поставил банку на стол, вытер ладонью губы и произнес:
— Смит работал у меня около года. Скромный, незаметный, беззащитный, совершенно неприспособленный к нашей кочевой и суровой жизни парень. Он ни с кем не дружил. Не пил и не заводил любовных интрижек. Был замкнутым, но не озлобленно надменным. Нет. Скорее его тяготили, словно идефикс, не вполне еще объяснимые и навязчивые мысли. Создавалось впечатление, что он мучается какими-то, только одному ему известными и доступными проблемами. Как я уже рассказывал, он постоянно торчал у себя и колдовал над какими-то аппаратами, колбочками и баночками. Как ни странно, в небольшом коллективе все на виду, но о нем, о его прошлом никто ничего не ведал, да, по правде сказать, этим и не интересовались — своих забот хватает.
Скажу откровенно, иногда я ловил себя на том, что он читал мои мысли. Особенно когда Смит включал свои аппараты. Уж очень неприятный у него появлялся взгляд — все знаю, все мне подвластно.