Когда затихнут злые грозы

Это обычно небо, какое бывает в тысячи разных дней. Не облачное и не ясное, не яростное и не хмурое. Оно такое, каким его многие знают и помнят: заставляющим задуматься, заставляющим увидеть истинную суть вещей. Только грозы, только они все портят! Оранжевые, злые, перечеркивающие все пространство на осколки…

И вся жизнь возвращается на круги своя. Охотники. Грозы. Их миссии. Приключения, коллекция пластинок и письма. Демоны и истерики. Санни вспоминает обо всем, пока Эверетт стремительно бледнеет, тускнеет и грозится раствориться на ее глазах.

— Прости… — рыдает она, сожалея о том, что посмотрела наверх. Увидела правду, но какой ценой досталась ей эта мудрость? Готова ли она заплатить по счетам за все?..

Хотя… Кто ее спрашивает?

— Я буду помнить о наших чувствах. Прощай, Санни.

— Прощай, моя любовь.

Вся жизнь возвращается на круги своя. Охотники. Грозы. Потери. Безымянные трагедии. Изуродованные орэйджи. И лишь оранжевый рай чьей-то души остается неизменным, пока Санни не исчезает из него.

* * *

С тех пор ее существование напоминает перемотку неудавшихся кадров, которые длятся неравномерно. Какие-то проматываются быстро, какие-то — заедают, повторяясь вновь и вновь.

На первом из них она приходит в себя рядом с телом Эверетта, а над ними раскидывается небо. Кристально чистое, лишенное гроз. Неохватно великое и идеальное. Но специалисты, окружившие своих коллег, смотрят только на них. Шокировано. Сочувственно. С примесью ржавого ужаса. С примесью ядовитого недопонимания… и осуждения.

Санни никогда не забудет эти взгляды. Но не меньше она запомнит другое осознание, порождаемое кровью на собственных ладонях.

Ее Эверетт мертв. И умер он от ее рук.

В голове эта правда звучит холодным, почти безразличным фактом. Но внутри нее все мучительно напрягается, сводится пронзительной судорогой и разбивается окончательно. Санни с трудом поднимается на локтях, отползает от трупа возлюбленного, безумно рыдая. Хватаясь за сердце, пытаясь облегчить боль, пытаясь вырвать бесконечно мешающий орган из груди.

Безумном шепотом она повторяет имя своего возлюбленного, уничтожая себя — и их — раз за разом. Она тоже могла бы умереть. Даже асфальт принимает ее в свои объятия, вместе с тьмой, гораздо теплее, чем реальность после рая.

Крики, сирены, сине-красные огни слишком утомительны, как и все здесь.

Да и зачем вообще ей быть здесь?..

Через секунду Санни приходит в сознание, но уже в больнице. В комнате с занавешенным окном, куда упирается ее взгляд от безысходности — она не может увидеть неба, которое могло поменяться, как месяц на календаре. Уже сентябрь, а она все не может оправиться от боли, которая наполняет все тело. И только разум кристально чист от эмоций.

«Жаль, но от мыслей никто не поможет избавиться», — печально улыбается она, заставляя людей вокруг себя вздрогнуть. Вся семья в сборе, и на всей виден отпечаток бессонных ночей беспокойства, страха и переживаний за Санни. Она пытается улыбнуться повеселее, но лишь заставляет тревожно спросить:

— Как ты, наше солнце?

Ей хочется ответить криком, полушепотом или нормальным твердым голосом, но с потрескавшихся губ срывается только невнятное бормотание. Не о себе волнуется Санни, а о том, кого уже нет. Тот, кто стал для нее настоящим солнечным светом… Эверетт.

Крупная дрожь пробивает ее до основания.

Что случилось с его телом? В каком гробу окажется ее милый друг? Или его кремируют, а прах развеют над полем, может, каким-нибудь лесом или базой…Она не знает. Ничего больше не знает, не видит и не может понять. Эта неизвестность заставляет ее рыдать. Биться в конвульсиях, утопать в истерики и задаваться вопросами.

Где Эвер обретет покой? Сможет ли она когда-нибудь найти то место, чтобы вновь побыть с ним? Почему она еще здесь?..

Санни пытаются успокоить начала члены семьи, но после неудачных попыток они вызывают врачей. Те оперативно ставят пациентке успокоительное, и она забывается в медикаментозном сне.

Дни быстротечно проходят, и Санни ненадолго оказывается вне больницы. Первым делом она едет на базу для подготовки вещей к переезду. Окружающие ее приветствующие сочувствующие отсутствующие лица не вызывают никакого интереса. Да и вообще ей ничего уже не нужно от них: ни помощи, ни поддержки. Главное, чтобы ее не трогали. Но никто к ней не лезет с вопросами, позволяя в тишине дойти до спальни и минут двадцать постоять перед дверью, не в силах войти.

Однако они находятся, когда она устает от собственной слабости. Открывает дверь, заходит в комнату, где каждый миллиметр пахнет ими. И пылью, затхлостью, горем. Все внутри осталось так, как оставили Санни с Эвереттом перед отъездом. Неубранная постель. Расставленные не по местам диски. Оставшаяся стоять возле кровати, а не под, коробка с письмами самим себе…

Письма…