Когда же мы встретимся?

— Ага. Он писал пьесу. Долго, мучительно вынашивал сцену с тремя сестрами. Вечер, три сестры развалились в плетеных креслах, одна из них читает журнал «За рулем». Неожиданно входит с соленым огурцом Антон Павлович Чехов. «Ну и как? — спрашивает младшая сестра, в нее тайно влюблен автор. — Много в этом году намолотили зерна, Антон Павлович?» Чехов, по ремарке, лезет под стол.

— Все ты про меня знаешь.

— Ага, — сказал Дмитрий. — Я знаю даже, почему ты ко мне не едешь.

— Почему?

— Потому, что ты не хотел, чтобы комиссия видела тебя со мной. Это может тебе помешать.

Добрых два часа Павел Алексеевич пересказывал фильмы. Дмитрий лежал на койке и рассеянно слушал.

— А вчера, — сказал Павел Алексеевич, — я смотрел американский фильм о короле. Король! Пре-екрасно! Он не понимает, он король, он не понимает, что толпа может казнить своего короля. Это абсурд, это недоразумение! Он такой, он родился королем, и так воспитан. Я его понимаю! Он король! У меня тетушка в Ленинграде, я приеду: «Как ты живешь, Павлуша?» — «Ничего, хожу по грязи, холодно — по утрам колю дрова». — «Ка-ак?! Ты, Павлуша, сам колешь дрова?! Ты же… ты же…» Она не понимает, — с прискорбием объяснял Павел Алексеевич, — до ее сознания не доходит, вся ее жизнь — наука, конференции, рауты, гостеванье, она борща не сварит, И король. Он не верит до последней минуты: как же она, толпа, будет без своего короля? Она не сможет, она пропадет, ей нужен, нужен король! И раз: топор — и головы нет! Посмотри. Я еще пойду. А актеры! а текст!.. ну это же Запад…

«Чем забита твоя голова? Я сейчас буду умирать, и ты не заметишь… Король, толпа, она, толпа, он, король… ах, ах! Крутиться около (вот уж действительно) чужого успеха, около чужой жизни и ничего по-настоящему не чувствовать и никого не жалеть… Вся жизнь — пустое участие в прениях…»

Дмитрий вскочил и сказал:

— Каким автобусом я смогу добраться до Краснодара?

— Зачем?

— Не знаю! Не могу сидеть на месте! Устал…

4

«Стойте, красавица! Как вы хороши! Кто вы?.. Задержитесь, я только погляжу на вас. Вы счастливы? К вам бог благоволил особо. Счастливы вы?»

«Зачем вам?»

«Я сейчас уйду и буду думать о вас. Вы прекрасны. Вы не здешняя, да? У нас таких женщин нет».

«У вас нет и мужчин».

Был тихий южный вечер. На первом этаже ресторана «Центральный» молотил палочками барабанщик с тонкими усиками. Вся улица сузилась, густо заплелась поверху зеленью, под этой аркой гуляли вблизи и вдали нарядные горожане. Откуда она взялась, эта красавица? Царственно и смело шла она навстречу Дмитрию, дерзко бросила на него властный взгляд, обожгла и, счастливая, недоступная, понесла себя быстрыми большими шагами (как ходят цыганки) к аллеям парка. Широкий подол ее платья качался из стороны в сторону. Кому достанется это чудо? «Стойте, красавица! — крикнул Дмитрий про себя, когда она скрылась. — Кто вы?» Как пестра и немножко волшебна после тишины вечерняя городская жизнь! И почему не помечтать о счастье с красавицей, которой ты никогда не будешь нужен? Хорошо жить, когда на сердце есть что-то волшебное. Дмитрий удалялся от места, где она мелькнула перед ним, раздразнив, и воображал разговор с ней. У кинотеатра стояли Ваня и Владислав. Как встречаться с мужем Лили, которая говорила Дмитрию в станице: «Хочу быть с тобой всегда…»? Если уж они обманули его, то лучше бы никогда не смотреть ему в глаза. Не знать бы, кого обманываешь.

— Ди-има… — подошел и обнял его Владислав. — Мой милый. Надолго? Сколько можно бороться? Твари негодные. Несчастье твое, Дима, в том, что ты всегда помогаешь людям, которые этого не заслужили, ждешь надежду оттуда, где ее не может быть, радуешься чужим успехам, тогда как эти же люди рады твоему горю, и стремишься, как всякий идеалист, выдавить на безобразном лице прыщи, а зачем? зачем их давить? — Он глядел на Дмитриевы волосы. — У меня тоже несчастье, я вот рассказываю Ване: позавчера от меня ушла Лиля.

— Как?! — вместо того чтобы промолчать, удивился Дмитрий.

— Очень просто. Попрощалась и ушла. И я понял, что навсегда. Жизнь проста, вы с Егором не хотите мне верить. Я всю ночь лежал и плакал. Слабый человек. Проводите меня до Пушкинской.

Владислав ни о чем не догадывался. Он считал Дмитрия чистым затворным человеком, правдивым до мелочей. Всех подводит доверчивость.

— Меня больше всего потрясло вот что: как она могла уйти?! от меня! Я все мог представить, но чтобы от меня ушла жена-а?.. Я всю ночь лежал и думал: ка-ак? неужели?

— Наивный человек! — сказал Ваня свое, обычное.

— Наивность, мой милый, не самое худшее. Я не понимаю! Почему от меня?!

— Она поживет у матери и придет, — сказал Ваня.

— Она подала заявление. Я тут же дал согласие. Слабый человек. Я слабый, мягкий, Ваня. Я не думал, что буду так страдать. Вел себя с ней негодяйски, да, но я ее и любил.

— Любил? — переспросил Ваня.

— Привык к ней.

«Пил, как скот, — внезапно озлился Дмитрий. — Лез к ней, когда хотелось, не думал: а хорошо ли ей? Возмездие за все».

— Слава богу, театр едет в Сочи, я могу не возвращаться вечерами домой. Мне страшно.