Что, судя по всему, вряд ли произойдет в ближайшем будущем. Так что мой первоначальный оптимизм слегка сдувается.
Я стараюсь держаться бодрячком, но небо — цвета половой тряпки, летние каникулы позади, мы с Иззи никуда не съездили, и на работе, похоже, никаких просветов. В довершение всего слезливое настроение, кажется, опять на подходе. Оно по-прежнему периодически накатывает, порой без видимых причин, хотя сегодня, как я отлично знаю, день рождения моей свекрови Кэти (у жен такие даты намертво врезаются в память). И хотя я отправила открытку от нас с детьми — и где отсутствует имя Энди, — обычно я ей звоню.
С самого начала, когда Энди впервые повез меня в Инвернесс для знакомства, его родители относились ко мне с теплотой и радушием. Кэти суетилась вокруг меня и успокоилась только тогда, когда я попробовала ее лимонный кекс
У них всегда было весело, вино лилось рекой, все говорили возбужденно, перебивая друг друга. «Какие они тут все шумные», — испуганно пробормотала моя мама, когда наши родители только познакомились.
Кэти, надо отдать ей должное, несколько раз звонила мне после того, как Энди ушел, и я тоже старалась не пропадать. Мы обе усиленно делали вид, что нет никакой неловкости, и формулировки были самые тактичные («Мы очень надеемся, Вив, что ты в порядке. Нам действительно очень жаль…»). Кэти говорила, что не понимает, почему Эдни «сделал то, что сделал» (она даже не могла заставить себя назвать вещи своими именами), что обожает всех своих шестерых детей и, разумеется, не вправе их судить. Сейчас я всякий раз чувствую, что она испытывает облегчение, когда я передаю телефон Иззи, чтобы она могла спокойно поговорить с внучкой.
В столовой на работе я беру отсыревший яблочный пирожок и принимаюсь искать в телефоне номер Кэти. Тут мне приходит в голову, вспомнил ли Энди про ее день рождения и удалось ли ему сориентироваться в
— Если ты когда-нибудь подаришь мне печенье, между нами все будет кончено, — предупредила я его, на что он язвительно ответил:
— Даже шоколадные нельзя?
Я отмахиваюсь от нежеланных воспоминаний и нажимаю на звонок. Кэти отвечает — голос у нее довольный, но слегка удивленный.
— Привет, Вив. Как дела?
— Спасибо, Кэти, хорошо. Просто хотела поздравить вас с днем рождения.
— Очень приятно, что ты помнишь.
Я откашливаюсь.
— И как у вас проходит праздник?
— Отлично, спасибо. Вот собрались сходить пообедать.
— Тогда я не буду вас отвлекать…
— Нет, все в порядке, — быстро говорит Кэти.
И тут до меня со всей силой доходит, что неловкость, возникшая между нами, — это не просто временное явление и непосредственный отголосок разрыва. Разумеется, все изменилось, и с моей стороны было бы наивным думать, что мы по-прежнему будем болтать, как в прежние дни, когда она казалась мне почти второй матерью («Прежние дни». Значит, вот как они сейчас называются? Знай я об этом раньше, больше ценила бы их!). Я едва могу представить, что плакала в ее объятиях, когда тринадцать лет назад скончалась моя мама. Но ведь и для нее эта ситуация тоже новая и, несомненно, сложная — из шестерых ее детей брак распался только у Энди. Остальные, судя по всему, блаженно счастливы.
— Как вы съездили на Лох-Файн? — спрашиваю я, чтобы заполнить паузу.
— Замечательно, — говорит Кэти. — Но мы скучали по Иззи. Все. Какая жалость, что ей не удалось приехать… — Она, похоже, спохватывается и умолкает. Я пальцем катаю по тарелке крошки пирожка.
— Знаю, и мне очень жаль. Но ей ужасно хотелось отправиться в путешествие с подругой.
— Понимаю, — говорит она, и снова повисает пауза.
— Она сейчас рядом? — радостно спрашивает Кэти. — Я бы хотела с ней поздороваться…
— Кто — Иззи? Нет, она в школе…
— Ну да, разумеется. Глупый вопрос. Каникулы пролетают так быстро, верно?
— Это точно!
Отсюда понятно, в каком ключе мы общаемся после разрыва: с грехом пополам преодолеваем необходимые формальности, после чего я передаю телефон Иззи, и все вздыхают с облегчением. Какой черт меня дернул позвонить ей с работы?
— Спасибо за чудесный браслет, — добавляет Кэти, и это звучит как еще одна оплеуха.
— Браслет?