Когда журналисты были свободны

Я не помню, кто порекомендовал меня в ташкентскую газету ЦК комсомола Узбекистана. А может быть, это мне посоветовали: «Смотри, есть хорошая вакансия, попробуй!» Не помню. Силюсь восстановить этот момент, но – никак. Возможно, эта книга поможет найти человека, благодаря которому я в 25 лет оказался в Ташкенте. И стал тем, кого называли – номенклатура. Ответственным секретарем главного комсомольского издания республики.

Правда, первое время номенклатура жила в общежитии: квартиру мне дали не сразу. А вот персональная 21-я «Волга» (пусть и не новая) уже появилась.

Мне снова очень повезло с редакцией. Тогда в ней работали звезды ташкентской журналистики – репортер Рая Могилевская, мой зам Юра Зрящев (еще молодой, но уже очень тертый калач). Главным редактором был легендарный (для нас – точно легендарный) Геннадий Павлович Мара-Новик.

Мы были серьезны в своих газетах и выступлениях – но молоды и бесшабашны по жизни. Наша редакция располагалась в огромном здании Издательства ЦК компартии Узбекистана. Кажется, за два года работы я так до конца и не изучил все его коридоры, типографии, редакции.

Ташкент тогда потряхивало – даже спустя несколько лет после страшного землетрясения 1966 года чувствовались его отголоски. Так вот, поначалу, почувствовав шевеление земной коры, мы со своего четвертого этажа спускались на улицу: в соответствии с требованиями правил безопасности.

А потом решили – да ладно! – и оставались на своем четвертом этаже. Потолки высокие, бежать вниз-наверх долго. Пронесет!

Мне такой подход к жизни казался единственно верным. Я и сам, надо признаться, не был эталоном морали. Бывает, вызовет тебя главный редактор вечером на работу – срочно переверстывать номер, а ты уже не совсем трезв.

Впрочем, не переживаешь по этому поводу: главред тоже приехал в редакцию и тоже старается не дышать в твою сторону.

Ловила меня и цензура. Но это случалось и в Самарканде, и в Москве… Напишешь, например: «В военной части № 45 прошел концерт художественной самодеятельности», – главлит вызывает к себе, смотрит подозрительно: «А откуда ты знаешь номер этой части? Ты что? Ты хотел это в номер протащить?!»

Государственной тайной были, например, эпидемии. Про них ни в коем случае не позволялось ни писать, ни говорить. Или катастрофы – никогда, ни за что. Гостайна!

Поэтому, когда на стыке 80-х и 90-х годов цензура очень ненадолго пропала и на экраны, в газеты, на радио хлынули потоки информации о катастрофах, я не слишком удивлялся их обилию. Понимал: то же самое было и раньше. Только – втайне.

Главлиты пропали в конце 80-х – я тогда был главным редактором программы «Время». Но буквально через пару лет (незадолго до путча) незаметные люди в незаметных кабинетах появились снова. И тогда я понял: с официальным телевидением нужно завязывать. Впрочем, до второго пришествия главлитов у меня в жизни случилось еще много гораздо более удивительных событий.

Глава третья ВЛКСМ

Ну что ж, этот номер получился удачным. Я уже занес руку над первой полосой, чтобы подписать ее в печать, как вдруг в кабинет вошел Николай Ковалев, заместитель главного редактора.

Кивнул. Молча сел за стол. Достал два стакана, из-за пазухи – портвешок. Разлил по стаканам.

– Эдик, – поднял стакан, взболтнул содержимое, словно не до конца понимая, чем тот наполнен. – Хочу тебя рекомендовать на работу в ЦК комсомола в Москве.

– Меня? – Ручка выпала из моих рук. – Почему?

– Да мне предложили… – он помолчал. – А я не хочу. Вот лучше тебя порекомендую. Ты как?

Он посмотрел на меня, и я понял: не шутит. Человек по доброй воле отказывается от шанса переехать в Москву. Работать в ЦК ВЛКСМ. Закрывает дверь в возможности, даже не посмотрев: что там, за нею?

Кажется, он прочитал это на моем лице. Кажется, решил не объяснять мотивы своего поступка. Я до сих пор не знаю, почему он отказался от переезда. Может быть, решил, что уже сделал карьеру и выше ему не надо. Все-таки он был заместителем главного редактора газеты «Комсомолец Узбекистана», жил в Ташкенте. Уважаемый человек. Может, не захотел менять привычный уклад жизни.

А может, у каждого человека наступает момент, когда он говорит переменам: «Все. Больше не хочу. Досыта». Может быть… но я тогда был очень далек от этого момента.

Выпил стакан портвейна – залпом. Посмотрел в окно – там был Ташкент. Город, в который я с радостью переехал два года назад. И понял: это уже не мой город. Я хочу в Москву.

– Я согласен, – сказал Ковалеву.

– Ну и правильно, – кивнул он.

Есть литературное клише, которое всегда используют, когда пишут о провинциалах, оказавшихся в столице. Что-то вроде «Москва оглушила шумом машин», или «Москва поразила величественностью», или даже «Москва испугала эскалаторами в метро». В общем, Москва непременно должна оказать на провинциала такое воздействие, что сила его перекроет собой все мысли, чувства и эмоции, что были у него до того, как он пересек границу паспортного контроля в аэропорту.