Когда звезды чернеют

— Это не критика. Некоторые подростки чувствуют себя лишними. Не потому, что с ними что-то неладно, — просто в них есть какая-то особенность, отделяющая их от остальных. И они пока не осознали эту особенность.

— Не осознали? О чем вы говорите?

Эмили ощутимо растеряна, и я решаю ступать легче, оставив в стороне мои подозрения насчет Грея.

— Ну, в случае Кэмерон речь может идти об идентичности. У нее за спиной осталась другая жизнь, как перевернутая страница книги. Возможно, она начала задумываться об этом. О том, куда она вписывается.

— Она вписывается сюда, — вызывающе говорит Эмили. — Ее место рядом с нами.

— Разумеется. Я хочу только сказать, что когда у детей случается что-то плохое, они часто думают, что сами были причиной этого. Что это их вина.

На Эмили светло-бежевый кашемировый свитер и мягкие замшевые мокасины, ее рыжеватые волосы забраны назад черепаховой заколкой. Все в ней нейтрально и утонченно, отполировано до безупречности. Но ее взгляд туманится.

— Мы старались каждый день показывать ей, как сильно ее любим.

— Верю. Однако кто-то ее предал. Такое трудно пережить, даже для взрослого.

— Возможно. Но у меня были родители, которые оставались в браке, и могу вам сказать, это тоже была не прогулка в парке. И родители Троя были не сильно лучше. Он из Западной Виргинии. Он любит говорить, что вырос с волками, но я поменялась бы с ним, не задумываясь. Его родители были простыми людьми. Они мало что имели, но это не позорно.

Слово повисает на мгновение.

— Эмили, а что позорно?

— Что?

— Что вам хотелось бы изменить в вашей собственной семье?

Я слежу, как ее плечи напрягаются, потом оседают. Какая-то огромная тяжесть либо опустилась туда, либо отпустила ее.

— Все.

Нетрудно проследовать за тенью в ее взгляде до самого Огайо. До долгих вьюжных зим и короткого жаркого лета, до помпезных приемов в загородном клубе. Но конечно, я только гадаю. Только Эмили действительно знает, насколько велико это «все», что оно вмещает и где до сих пор цепляется.

— Одну вещь.

— Наверное, учтивость. Благовоспитанность. Отутюженные льняные салфетки к каждой еде. У отца было выражение: «Отправь свой конверт»; это значило, что салфетка должна лежать на коленях. «Отправь свой конверт, Эмили». — Ее голос вибрирует от сдерживаемых эмоций, когда она изображает отца. Ярость, наверное, и много большее.

Мой разум прыгает слишком далеко, и все же я должна спросить:

— Он когда-нибудь вас бил?

— Нет. — Похоже, она не удивлена, что я открываю эту дверь. Возможно, ей даже легче. В некий момент, когда человек слишком устал держать это в себе, ему хочется изложить свою историю. — Ему и не требовалось.

— Расскажите мне чуть подробнее о вашем отце.

— Тут нечего рассказывать. Он все время работал, а выходные проводил в клубе. Когда он слишком много пил, то подзывал меня к бару и демонстрировал своим дружкам. Не лучшее время.

— Вы когда-нибудь просили его перестать?

Ее подбородок яростно дергается.

— Меня не учили признавать свои чувства, не говоря уже о таких выступлениях. Это диалог из кино, а не реальной жизни.

— Возможно, поэтому вы и стали актрисой. Чтобы у вас было место для настоящих слов.

Она качает головой. Ее глаза сверкают.

— Все детективы разговаривают как психологи?

Тут она меня поймала.

— Многие — да. Люди интересны.

— Почему мы говорим обо мне, а не о Кэмерон?

Это правильный вопрос. Но ответ слишком сложен, и мне требуется несколько секунд, чтобы взвесить, много ли я могу ей сказать.

— Семья раскрывает секреты. Я усвоила это в ходе своей работы. Чем больше ты говоришь с людьми, тем лучше видишь, как через поколения проходят одни и те же сценарии. Все соответствует друг другу, даже когда оно так не выглядит.

— А приемные семьи? Как они укладываются в вашу теорию?

— Я вижу это так. Ваши биологические родители передают вам свои гены, вашу телесную карту. Но те, кто вас воспитывают, делают вас теми, кто вы есть, к лучшему это или к худшему. Семейную динамику отыгрывают, она в вас не встроена, хотя когда-нибудь ученые, возможно, докажут обратное.

— Наши проблемы с Троем… Хотела бы я удержать это подальше от нее.

— Допускаю, что это помогло бы. А может, Кэмерон требовалось противоположное. Обсуждать проблемы, а не скрывать их. Кто знает… Когда она вернется домой, вы сможете ее спросить.

Лицо Эмили искажено, глаза сияют.

— Если б только я могла провести с ней еще один день…

Мы с Эмили разные женщины с абсолютно разным прошлым, но мне нужно видеть нить между нами. Видеть, что мы сражаемся на одной войне.

Я долго винила ее за то, что она не уберегла Кэмерон, не защитила ее, когда та не могла защитить себя. Но к чему все это сводится? Для чего все эти страдания, если не для того, чтобы показать, как мы похожи и не одиноки? Откуда явится милосердие, если не от нас?

Часть III Время и дева

Глава 40