Когда звезды чернеют

Уилл держит слово, и вскоре у нас есть ордер на доступ к документам об удочерении Кэмерон. Он предлагает отправить Леона Дженца в «Католический семейный приют», но я не могу допустить, чтобы туда поехал кто-то другой. Не хочу видеть факс или копии. Что бы я ни нашла, это личное, и меня это устраивает. Возможно, «слишком вовлеченная» — правильный путь к Кэмерон. Возможно, в ту минуту, когда я решила вернуться в Мендосино, все это уже было предопределено. Вообще все, в том порядке, в котором оно разворачивается.

…Дорога до Сакраменто занимает четыре часа. Достаточно долго, чтобы я порадовалась, насколько Сверчок образцовая путешественница. Останавливаюсь около Клирлэйк, чтобы она сделала свои дела, а потом мы едем дальше по шоссе 5, мимо шахматной доски подсушенных ферм и полей, разделенной толстыми белыми линиями олеандра. Когда мы доезжаем до заплатанного асфальта парковки, мне не хочется оставлять Сверчка в машине, но она не официальная служебная собака. Пока нет. Поэтому я ставлю машину в тени и приоткрываю окно, чтобы у нее было достаточно свежего воздуха.

— Вернусь через полчаса. — Она настораживает уши, прислушивается. А потом я слышу себя и недоверчиво улыбаюсь. Всего сорок восемь часов, и я уже верю, что собаки могут следить за временем?

Внутри «Католический семейный приют» выглядит как обычное учреждение. Монахинь намного меньше, чем я ожидала. В основном я прохожу мимо уныло одетых сотрудниц в синтетических юбках и туфлях на плоской подошве, а еще мимо множества канцелярских шкафов. Поднявшись наверх, говорю с секретаршей, которая направляет меня к другой, а потом — в тесный кабинет штатного юриста, женщины в брючном костюме с шапочкой иссиня-черных волос; она задает всего пару вопросов, а потом протягивает копии документов и просит расписаться. Ее безжизненный взгляд говорит мне, что она слишком много работает и слишком мало получает. Кэмерон для нее ничего не значит, но что тут удивительного? Металлические шкафы у нее за спиной набиты папками, в каждой — сложная история, целая жизнь. Благодарю ее и возвращаюсь к лифтам в коридоре. А потом до меня доходит, что все документы Кэмерон у меня, и только у меня. Как будто я только что ограбила банк.

Нажимаю на кнопку первого этажа, захожу в кабину. Голова немного кружится от внезапной близости к тайне, от предвкушения. Как только двери закрываются, отделив меня от остального мира, я открываю папку и вижу младенческий адрес Кэмерон. Юкайа. Эмили с Троем жили в Малибу, когда удочерили ее. В 1989-м, через четыре года, когда их дочери было одиннадцать, они переехали в Мендосино, в стеклянный дом на утесе. И если провести линию от этого утеса почти строго на восток, от побережья, до Юкайи будет всего тридцать миль. При анонимном удочерении обе семьи даже не задумались об этом. Но какие-то силы все равно притянули их друг к другу. Тридцать миль между жизнью Кэмерон до и после? Безумие. Или судьба, могла бы сказать Иден…

Выйдя в вестибюль, нахожу платный телефон и, задержавшись перед ним, ищу четвертаки, чтобы позвонить Уиллу. Но потом останавливаюсь. У меня прямо здесь, в руках, фамилии и адрес биологических родителей Кэмерон. Я совсем близко к тому, чтобы узнать больше о ее ранней жизни. Возможно, рядом со мной главный кусочек головоломки ее исчезновения, скрытый в ее первой семье.

Несколько секунд балансирую на грани, раздираемая противоположными чувствами. Уилл захочет участвовать в разговоре, но что-то во мне не желает его участия. Не желает делиться, не желает ждать, пока он доберется, или просто не желает плясать под чужую дудку. Я даже не хочу спрашивать его разрешения. Поехать одной — авантюрный, недальновидный поступок. А вдруг я что-то упущу? Вдруг все испорчу?

Прячу четвертаки в карман и снова открываю папку. К первому листу прикреплена фотография двоих детей в выходных костюмах на фоне синих вихрей. Такие фото можно сделать в торговом центре в фотостудии «Сирс». Мальчик наверняка брат Кэмерон. На фотографии ему около десяти, с накрахмаленным белым воротником, черными волосами и кривоватым передним зубом. Но я не могу оторваться от трехлетней Кэмерон. Карие глаза-блюдца под темными густыми бровями. Лицо округлое, смелое и такое красивое, что дух захватывает. Гордо поднятый подбородок, как будто она бросает вызов не только фотографу, но целому дню и каждому человеку в нем. Волосы забраны белой пластиковой заколкой-бабочкой. Белое хлопковое платье с оборками и широкая, открытая улыбка. Ее свет прямо здесь, чистый и яркий, как гребаное солнце. Никаких признаков жертвы. Никакого бэт-сигнала. Просто маленькая девочка, Лиза Мэри Гилберт, рожденная 20 марта 1978 года, в первый день весеннего равноденствия.

Глава 41