Когда звонит убийца. Легендарный профайлер ФБР вычисляет маньяка в маленьком городке

Доктор Люциус Прессли, психиатр из института Холла, засвидетельствовал, что в 1976 году Беллу был поставлен диагноз: «психическое отклонение в форме сексуального садизма». Прессли утверждал – и наше исследование, безусловно, подтвердило это, – что сексуальный садизм «относится к числу наиболее сложных проблем с точки зрения лечения», поскольку удовольствие, которое индивид получает от девиантного акта, положительно подкрепляет его побуждения.

Несмотря на то что эти показания были даны в его защиту, Белл повернулся к присутствующим журналистам и заявил:

– Если вы все в это верите, то Мона Лиза – мужчина.

Доктор Роберт Сабалис, психолог с кафедры семейной медицины Университета Южной Каролины, сказал, что обследовал Белла в институте Холла в 1975 году и выявил у него показатель IQ ниже среднего – 88 и проявление «потенциальных ранних признаков психоза». Когда его подвергли перекрестному допросу, доктор Сабалис признал, что с юридической точки зрения такое состояние не будет считаться безумием.

Проверить точность таких оценок присяжные смогли достаточно скоро: место за свидетельской трибуной следующим занял Белл. Как правило, адвокат защиты сильно рискует, подвергая клиента перекрестному допросу. Но Сверлинг разыгрывал лучшую из имевшихся у него карт, надеясь показать присяжным, что Белл психически ненормальный, если не откровенно сумасшедший. Подождав, пока Белл выйдет к трибуне, сцепив руки за спиной, Сверлинг задал первый вопрос:

– Сколько вам лет?

– Молчание – золото, – ответил Белл.

– Я не об этом вас спрашиваю, – раздраженно бросил Сверлинг. – Я спрашиваю, сколько вам лет.

– Тридцать семь, – соизволил ответить Белл.

Не совсем вдохновляющее начало, если вы хотите показать, что ваш клиент сумасшедший, а не просто умник. Затем Белл попросил сделать перерыв, чтобы посовещаться с адвокатом, а вернувшись через двадцать пять минут, извинился за задержку. Но, конечно, все было не так однозначно.

– Я начну завтра. Сегодня я путаюсь, но завтра буду готов на сто десять процентов лучше. – Белл повернулся к прессе. – Я так запутался. Разве мы здесь не веселимся?

– Я этого не вынесу, – пробормотал Майерс. – Мне кажется, я схожу с ума.

– Я в замешательстве. Без комментариев, – все, что смог ответить Сверлинг.

Смит объявил перерыв в заседании суда на весь день.

* * *

На следующее утро, во вторник, 18 февраля, Белл в первый раз занял свидетельское место перед присяжными. Во всем зале судебных заседаний стоял только он один. Прежде всего обвиняемый пожаловался на полицейских – мол, он предоставил алиби во время ареста, но они так его и не проверили. Снова взяв на себя роль жертвы, он говорил:

– Я умолял их проверить мое алиби. Меня ввели в заблуждение, я был наивен и глуп, полагаясь на них.

В чем заключалось это алиби, Белл так и не объяснил.

Также он подтвердил, что за свою жизнь повидал многих психиатров и специалистов в области психического здоровья и, повернувшись к присяжным, резюмировал:

– Пища для размышлений. Одаренный, тупой или псих? Выберите что-то одно. Меня отравили. Вы не поверите, со сколькими врачами я разговаривал за свою жизнь. Я всю свою жизнь слышал, как врачи твердили, что я – псих.

Белл отрицал наличие у него глубоких психических или эмоциональных проблем:

– У меня нет психического заболевания. Но убедить в этом врачей невозможно. Я разговаривал с ними всю свою жизнь, снова и снова повторяя, что со мной все в порядке. Они меня не слушали.

Когда Сверлинг попытался копнуть его семейное прошлое, Белл возразил:

– От вас ничто не скроется. Вы не оставите ни одного секрета. Мне все равно. Вот такой была моя жизнь – все поломано и перевернуто.

Вопрос о своих школьных годах в средней школе Белл перевел в жалобу на нынешние условия жизни в заключении.

– Когда меня несправедливо бросили во врата ада, я резко похудел из-за жары и плохого питания. Но я не жаловался. Я знал, что мой день настанет.

День, на который ссылался Белл, наступил, когда он пришел в суд, чтобы опровергнуть «представленную против меня одностороннюю монету». Путаница с метафорой его не смущала.

Присяжные, похоже, не знали, куда он клонит, называя себя «одиночкой, индивидуалистом и лидером», а затем запуская монолог о своих спортивных успехах и успехах старшего брата в средней школе. Далее последовали отрывки из Библии, цитирование гимна «О, благодать» и резкое обещание «разоблачить казус обвинения».

– То, что они раскопали и принесли сюда, не имеет отношения к делу. Правосудием здесь и не пахнет. Все раздуто беспредельно.

Во время перерыва на ланч Белл сказал Майерсу:

– Вы – лучший!

– Пока нет, – ответил прокурор. – Я все еще жду, когда вы выступите в качестве свидетеля.

Во время послеполуденного заседания Белл допустил, что признал себя виновным в нападении на женщину в Рок-Хилле и попытке силой усадить ее в свою машину, угрожая ножом, но заявил, что сделал признание необдуманно, уступив давлению адвоката и членов семьи, которые убедили его в том, что он виновен.

* * *