Когеренция

Сотрудники «Талема» жили вдоль береговой линии чуть в стороне от Кима. В череде серых модульных домиков выделялись три фиолетовых коттеджа директора Юстиана, Виноградова и Фольшойера.

В дальней от берега части располагался «старый город»: фрагмент брошенного посёлка советской постройки, рассечённого забором. Для чего строители «Талема» оставили трёхэтажный дом с заколоченными окнами и почти столетнюю школу, Ким не знал. Их стены потемнели и обросли зеленоватым и жёлтым лишайником. Вросшие в камни, почти слившиеся с ними, дома напоминали пару бородавок на щеке острова. В ветреные дни их заколоченные окна издавали низкочастотный гул, словно воспринимая хмурые мысли земли.

Талемцы использовали одну из построек – школу – для установки символического красного шара, на котором Ким сосредотачивался перед когеренцией. Почему шар поместили именно в пустом классе, Ким не знал: первое время ему было не до вопросов, а потом он привык. Пару раз он заходил в здание школы, чтобы посмотреть на шар, который в реальности был лёгким и пустотелым. Иногда Киму удавалось найти рядом старый мелок или почерневшую обложку учебника, на которой лоснились графитовые буквы: «География». Ким клал на неё руку и представлял, как когда-то, лет восемьдесят назад, детская ладонь лежала на этом же самом месте. Ладонь сына какого-нибудь инженера, покорителя Заполярья, которого уже нет в живых.

Ким занимал себя такими мыслями, высасывая базу «Талем» как мозговую косточку, потому что в остальном развлечения здесь были скудны.

Дома его ждала коллекция старых фильмов XX века, дополненная множеством нейросетевых ремейков, которые быстро надоели из-за бесхитростности сюжетов. Современные фильмы были ему недоступны, отчего Ким особенно остро чувствовал стерильность собственного разума. Он мог генерировать фильмы на свой вкус, но это оказалось скучно. Создатели нейросетевых картин убеждены, что в мире существует только три типа сценариев, и какой бы набор актёров не задавал Ким, нейросеть с азбучной чёткостью сводила повествование к одному из принятых шаблонов.

Ким предпочитал игры. Сетевые дипплеи на «Талеме» оказались под запретом, и Киму были доступны только несколько квестов и шутеров, красивых, но ужасно примитивных. Порой он коротал время в Cosyland, помогая пещерному народцу пересечь великую пустыню. Народец был настолько бестолков, что Ким, продлевая его глупый поход, явно спорил с мудростью эволюционного отбора.

Иногда Ким предпочитал шутер After Tomorrow, довольно претенциозный и оттого особенно комичный. Это была постапокалиптическая игра, где отряд разномастных головорезов пробивался через опасные территории к Земле обетованной. В банде Кима был массивный нигериец, латинос с рассечённым лицом и лесбиянка, жизненная драма которой обострялась отсутствием других женщин в игре. Руководил отрядом бывший советский военный, которого требовалось звать либо товарищ полковник, либо Николай Петрович.

Отряд путешествовал по территории бывшего Советского союза, но Киму надоела их бессмысленная погоня, и последнее время он заходил в игру лишь для того, чтобы послушать местные бредни или переспать с единственной девицей, которая, несмотря на ориентацию, не брезговала Кимом.

Не замечая распада морали в коллективе, при каждом появлении Кима неутомимый Николай Петрович сверкал вразнобой стеклянными глазами и провозглашал:

– Ну что, сынки, вы готовы? Сегодня – важный день. Сегодня мы возьмём укрепление Салаха и освободим заложников.

Этот бравурный монолог повторялся раз за разом, хотя караван вот уже полгода не двигался с места, а Салах продолжал царствовать в своей степи.

Оставаясь один, Ким иногда подолгу смотрелся в зеркало, пытаясь прочитать в отметинах на коже собственное прошлое. Не видя на «Талеме» других лиц, он разглядывал себя с некоторым удивлением и постоянно менял мнение, не в состоянии определиться, нравится он себе или нет. Когеренция приучила его не абсолютизировать то, что человек обычно считает неотъемлемой частью себя, скажем, собственное тело. Ким смотрел на свои русые волосы, которые спадали на лоб, и думал о том, какую причёску носил в прошлой жизни. Он отмечал, с какой лёгкостью его подбородок покрывается светлой щетиной, и пытался вспомнить, когда это началось. Он всматривался в светло-голубые глаза и порой думал, что смотрит в глаза отца. Иногда они казались ему бесконечно близкими, но в другие дни он вдруг проникался странной неприязнью, будто из зеркала на него глядел посторонний.

Ежедневные прогулки стали его способом сохранить связь с реальностью. Ким выгонял себя на улицу каждый день, когда не было когеренции, если только директор Юстиан не объявлял комендантский час. Ким придерживался выработанного графика, потому что любая пауза на «Талеме» заполнялась гноем сомнений. Лишь непрерывная деятельность, целеустремлённая, с нотками любопытства, спасала Кима от давящего чувства, будто стены «Талема» смыкаются всё сильнее. Бродя вдоль забора, Ким уподоблялся утке, которая плавает по краю полыньи, мешая ей замёрзнуть.