Кого я смею любить. Ради сына

наши дни не принято много болтать, важно показать себя. Покоритель сердец немыслим без могучих мускулов.

В компании Бруно испытывает новые затруднения. Он умеет ввернуть острое словцо, но это мало что

меняет — авторитетом он все равно не пользуется. В спорах, развлечениях, прогулках инициатива всегда

оказывается в руках Мишеля. Если они решают потанцевать, для Бруно это настоящее несчастье — он неумело

топчется на месте. Если вся компания садится за карты, то его без конца поправляют, ругают, учат. Уже одно то,

что Мишель великодушно согласился каждое утро обучать Бруно водить машину — и тот скоро сможет

получить права, — говорит само за себя.

Жизнь Бруно облегчают только Ксавье, на фоне которого он явно выигрывает, да Ролан с его

сомнительным в известном смысле преимуществом, от чего Мишель рядом с ним кажется мальчишкой.

Но именно поэтому Одилия, хоть она и не будит в Мишеле петушиного задора, вызывает в нем желание

блеснуть своим ярким оперением.

А в оперении Бруно нет ярких красок.

К чему вообще может привести все это представление? Оно с каждым днем все меньше забавляет меня и

все больше раздражает. Моя мать говорила: “Не нравится мне, когда молодые люди, не имея серьезных

намерений, вертятся вокруг девушек. Даже смотреть неприятно, такой у них смешной вид”. Теперь нет ни

серьезных намерений, ни смешных положений. Современные юноши предпочитают видеть в девушках добрых

приятельниц, а затем в этих добрых приятельницах открывать для себя женщину; но мы, их отцы, не знаем, как

нам вести себя в этот переходный период; мы оказались в опаснейшем положении, мы не можем ни осудить их,

ни одобрить; мы просто теряемся, поскольку теперь все прежние понятия устарели, нет уже ни простушек, ни

слишком искушенных девиц, они уступили место тем, кого эта молодежь называет просто “девками”. (“Девка”

— представительница другого пола. И разве не характерно, что в их устах это слово потеряло свой прежний

оскорбительный смысл и что из их словаря совершенно исчезли слово “барышня” — оно кажется слишком

манерным, слово “девушка” — оно слишком определенное, а также прилагательное “молодая”, которое в

сочетании со словом “девушка” составляло единое целое).

И все-таки на этот раз, мне кажется, не я опоздал, а они слишком спешат. Этот мальчишка (осторожнее,

мосье Астен, с тех пор как Бруно стал молодым человеком, вам нравится называть его мальчишкой)… Этот

парень, который только что сдал экзамен на бакалавра, для которого сейчас важнее всего решить — и решить

как можно скорее — или хотя бы обсудить со мной, чем он будет заниматься в жизни или хотя бы чем он будет

заниматься в будущем году. А он об этом ни на минуту не задумывается. Он ни разу не заикнулся об этом.

Больше того, он нагрубил своему старшему брату, когда тот — черт возьми, ему и карты в руки! — попробовал

спросить, что он намерен делать.

— Да оставь ты меня в покое, не твоя забота.

Для него куда важнее не ударить лицом в грязь перед Одилией. Ему это не слишком удается, хотя сам он

того не замечает, потому что Одилия (они ведь однолетки, но она, как все девушки, кажется старше) все

понимает и не обижает его. Впрочем, и остальные, если не считать Мишеля, стараются не унижать его; Бруно с

Ксавье всегда готовы услужить другим. По тем же соображениям, по которым старшие дети ставят своего отца

— или мосье Даниэля — в один ряд с бабушкой и Лорой (чем старше их отец, тем старше они сами, точно так

же как для нас: чем моложе наши дети, тем моложе мы), они обращаются с Бруно, как с неофитом.

Единственный, кто, играя роль якобы справедливого судьи, проявляет по отношению к нему спокойную и

расчетливую жестокость, — это Мишель. Бруно отдавил ногу Одилии, она хнычет. Мишель щупает ее ногу,

качает головой:

— Ничего, — успокаивает он. — Прости слоненка.

Бруно посылают в город за покупками, он приносит два кило груш, которые только что появились и,

конечно, дорого стоят.

— Девочки могут тратить не больше тысячи франков в день, — замечает Мишель. — Пустяки, завтра они

попостятся.

Бруно, не подумав, подходит к Мари, которая в сторонке, на плоском камне стирает что-то воздушное.

— Ты мог бы немного подождать, — одергивает его Мишель, — дай хоть ей выстирать свои трусы.

И тогда порой Бруно отходит от них, вспоминает о моем существовании, о том, что я издали слежу за его

неприятностями, повторяя про себя без особого убеждения: и поделом этому неблагодарному мальчишке, в

жизни не всегда все бывает так уж гладко, нечего было ему туда соваться и вообще нечего ему все время там

торчать. Но все-таки, мой милый мальчик, я не люблю, когда тебя обижают, даже если эти обиды толкают тебя

ко мне, даже если они идут тебе на пользу, даже если они учат тебя уму-разуму. Он молча переживает свои

огорчения, я ни о чем не спрашиваю его, не хочу бередить его раны, а он всем своим видом старается показать,