Кого не видят глаза

«Но у даитьянина, которого я любила, – Дафна опять украдкой взглянула на фомора, – были другие руки, другое лицо, другой голос. И пусть он точно так же, как Элеутерей, поправляет взъерошенные ветром волосы, в каждом его движении я вижу Крейна. Убийцу. Если бы можно было просто закрыть глаза и представить…»

– Даф?

Она вздрогнула, невольно вернувшись в настоящее. Лир остановился, преградив ей дорогу, и его черные глаза с тревогой смотрели на ее.

«Но ведь это не Тер. Это Лир, и я его ненавижу!»

Он был сыном убийцы, кровожадным бездушным негодяем в понимании Даф столько лет, что она не могла вот так враз взглянуть на него иначе. Год за годом она вынашивала планы, мечтала и грезила пронзить его злое сердце своим клинком, а теперь оказывается, что это сердце всегда любило ее?

Фомор, недостойный жизни, – таким Дафна привыкла его видеть. Как бы она ни старалась вчера убедить всех вокруг, что все хорошо, что ее горю конец, это вовсе не так.

«Как я могу глядеть на него по-другому? Может быть, внутри он все тот же Мунвард, но снаружи… Как заставить разум поверить душе?»

Пронзительный взгляд Хэллхейта продолжал изучать даитьянку, ожидая ответа.

– Я понимаю, почему ты скрывал правду, – сказала Дафна тихо.

– И я бы скрывал вечно, если бы меня не вынудили обстоятельства, – ответил Лир. – Иногда жить легче без правды, верно? Иногда ложь принять проще.

Он вздохнул, тяжело, с неуловимой для слуха, но ощущаемой для сердца печалью, и опустился на ступеньку стоящего у дороги обветшалого дома.

Немного помедлив, Даф все же присела рядом. Она безумно хотела почувствовать себя как когда-то – спокойно и уютно, вместе с любимым человеком. Что же мешало ей? Неосязаемый барьер, страх перед чем-то неизведанным, новым, тянущий в пучину сомнений.

– Мне кажется, – начала она неуверенно, – я совершенно ничего о тебе не знаю теперь. То есть… кто же такой Лир на самом деле? Кем был Тер все эти годы? Каково это, иметь две жизни?

Лир ответил не сразу, долго и неподвижно глядел на сухую траву под ногами. На его лбу пролегла глубокая морщина, выдавая внутренние метания.

В какой-то момент он стал походить в глазах Дафны на искусно вырезанную статую. Кожа, содранная на костяшках пальцев правой руки, обветренные губы и безобразный шрам, край которого выглядывал из-под ворота куртки на шее, – все до боли реалистично, но неподвижно, как камень. Лишь черные пряди волос, позабывших, что такое стрижка, треплет непокорный ветер. Кажется, время остановилось, и пока небеса не рухнут, даитьянка будет смотреть на застывшее изваяние.

– Представь, ты идешь по улице, – вдруг заговорил Лир, вновь заставив ее вздрогнуть, – и знаешь о себе все: свои силы и слабости, кто твой друг и кто враг, кто заслуживает любви, а кто смерти. Идешь уверенным, твердым шагом, потому что ты сам контролируешь свою жизнь и каждого, кто в нее входит.

Лир покачал головой, но не повернулся к Даф, а уставился в пустоту перед собой, точно видел призрака.

– А потом неожиданно, как ураган в лесной долине, все это исчезает. Мир тускнеет перед глазами, в голове, как наяву, оживает яркая картинка событий, которых не было в твоем прошлом, и затмевает все радости и беды твоего настоящего. Другая жизнь, другие люди, чужое счастье, чужая любовь…

Дафна молчала, опасаясь даже ненароком прервать рассказ. Она понимала, что Лир – Тер – описывает то, что привело его сюда, в этот самый момент, к ней, на эти ступеньки, но ощущение было таким, словно говорит он о нынешней жизни Дафны, а не своей собственной.

– …Произойди такое однажды, и можно забыть. – Фомор нервно усмехнулся. – Дважды – можешь напиться до потери сознания и сделать вид, что ничего не было. Галлюцинации сумасшедшего. Но когда раз за разом несуществующие воспоминания смерчем врываются в твою память, лишают рассудка и последней веры в действительность, ты медленно и уверенно сходишь с ума.

Не поворачивая головы, Лир резко перевел взгляд на Дафну, и ее сердце пропустило удар. На долю секунды в зрачках Хэллхейта промелькнул клубящийся огонь безумия. Дикий зверь, загнанный в клетку, смотрел на Дафну одновременно с любовью и ненавистью, не зная, что одержит в конечном итоге верх.

– Ты спрашиваешь, каково это, иметь две жизни? – шепотом спросил он. – Это все равно что жить в аду, быть не в силах сбежать и в конце концов научиться наслаждаться сжигающим тебя вновь и вновь пламенем.

Никогда прежде Дафна не видела такой искренней боли на лице Хэллхейта. Невыносимая тоска и желание его утешить вдруг всецело поглотили ее.

– Я однажды прокрался в Суталу, – продолжал Лир. – Увидел тебя и понял, что знаю: твоя поступь, твой профиль, каждый изгиб твоего тела… Я помнил все, Дафна. Помнил, каково сжимать твою руку в своей, каково прикасаться к твоим плечам.

В сердце защемило.

– А ты прошла мимо, конечно, меня не узнав. И в тот самый момент мне отчего-то стало так страшно… Даитьянка, которую я должен был ненавидеть. И ненавидел! Всем сердцем. Но лишь потому, что любил всей душой.

Из груди Хэллхейта вырвался сдавленный смех, и по спине Даф леденящей змейкой побежали мурашки.