Кого не взяли на небо (СИ)

— Монакуру будем ждать. Или тётечку. Мне всё это не нравится, но я, честно сказать, от службы подустала. Хольмганги эти бляцкие, совести мучительные выборы, не говоря уж о банальных коридорных махачах, порядком извели бедную девушку. У меня скоро день рождения. Это мой обещанный круиз. Первый подарок за семь лет. Вот вернётся сержант, мы ему весь расклад и поясним. И пусть они с Йолей сами с этим всем говном и разъёбываются. А я устала.

Дверь каюты широко распахнулась, и в помещение вошёл согбенный Монакура — спина сутулилась, лицо потемнело. Задница у окна развернулась и оказалась действительно усталой и сильно израненной девушкой. Аглая Бездна, опершись спиной о стену, сползла на пол и вяло помахала вошедшему рукой. Она открыла было рот, но Скаидрис...

«Вот оно, вот оно! Сломался, сучёнок!»

...Но Скаидрис предупредительно затараторил, избавляя измученную подругу от долгого, неприятного монолога.

— Монакура, тут такое дело... Мы, короче, не тех пацанов вальнули... А теперь эти отморозки собрались девчонку свою значит того — пожертвовать... И это... Прикинь... Они собираются её подвесить...

Смуглая рука, сгиб локтя которой украшала татуировка алой розы, распустившейся на шрамах от бесчисленных внутривенных уколов, легла на плечо ливу, и тот послушно замолк.

— Наш сержант в курсе, — сказала Соткен, — Не утруждай себя.

— Ты же нас подслушивал? — серая сталь её взгляда бесследно растворилась в медитативном льде миндалевидных глаз.

Монакура утвердительно кивнул и сел на койку. Лист железа заскрипел, затрещал, но выдержал. Гигант сложил на коленях свои красивые, покрытые рыжей шерстью огромные руки и, тяжело вздохнув, безвольно уронил сверху львиную голову. Чёрные глаза Бездны расширились; тьма, плещущаяся в её зрачках, клубилась пугающими сгустками мрака, грозя выпустить в мир всех обитателей преисподней. Огромный женский рот скривился, лицо умирающего на её футболке господина освежила тоненькая струйка прозрачной слюны.

— Ты в порядке, бро? — девушка сделала слабую попытку подняться на ноги, но те не слушались, натруженные.

— Думаю, что убивать маленьких девочек — неправильно. Уверен я и в том, что воскрешать маленьких мёртвых девочек — неправильно вдвойне. А уж воскрешённые мёртвые девочки и те, кто разделил их печальную судьбу — это вообще пиздец, — голос бывшего барабанщика звучал неуверенно и печально, сержантом овладела чёрная хандра.

Бездна скрипнула зубами и кряхтя поднялась на ноги. На трусиках, что на долю секунды мелькнули перед глазами Скаидриса, юноше вновь померещились пугающие розовые силуэты. Спёртый воздух каюты посвежел, что-то громыхнуло, серебряный всполох резанул пространство и ударил прямо в пол всего в паре сантиметров от гигантских голых ступней сорок восьмого размера. Но именно в тот момент, когда очищающий хаос готовился обрушиться на груду кос, в дверь каюты неуверенно постучали.

Вернее будет сказать: звук, раздавшийся с той стороны двери, больше походил на скрежет когтей измученной кошки, ломящийся в запертый сортир, чем на настойчивую просьбу войти.

Монакура Пуу вскочил на ноги — синдром Портоса отпустил его.

Аглая Бездна, так и не разразившаяся грозой, резко развернулась и, выхватив Глок из кобуры, взяла дверь под прицел.

Скаидрис потянул на себя приклад штурмовой винтовки, но та не поддалась — маленькая женщина в алом сарафане тянула ствол оружия в противоположное направление.

Сержант легко встал с кушетки и вот уже дверь резко отлетает в сторону, огромная рука, поросшая рыжей шерстью, мелькает словно удар тигриной лапы, и хватает незваного гостя за шиворот.

Дверь захлопывается, гость уложен мордой в пол. Посмотрим, что за птица к нам пожаловала.

Сержант пнул гостя ногой и тот послушно перевернулся на спину, слегка приподняв руки в жесте покорности.

— Я всё слышал, — кривился испуганный Хельги, и его русский звучал идеально, — Я жить хочу...

* * *

— Устала, моя хорошая?

Красная лохматая голова приблизилась к её лицу, зелёные глаза лучились добротой. Малышка Сигни не удержалась: отшвырнув в сторону армейский нож, она бросилась склонившейся над ней женщине на шею, зарылась лицом в густые, сальные волосы, обхватила тоненькими ножками и ручками ту, которой ей так не хватало. Так сильно не хватало. Она уже не пыталась сдержать слёзы — те хлынули из глаз, смывая кровь с волос той, что обнимала её. Но она всё ещё пыталась удержать в себе звук, пыталась не рыдать в голос, обойтись сопливым хрюканьем. Поэтому ещё сильнее прижалась к мускулистому, но такому нежному на ощупь телу.