Кого не взяли на небо (СИ)

Она не видела, как вспыхнули зелёные глаза, разгораясь багряным пожаром, не видела, как сидевший в кресле неупокоенный фараон смахнул одинокую слезу, выкатившуюся из слепого глаза, закрытого отвратительным бельмом, не видела, как обеспокоенный капитан прекратил возню возле неподвижного женского тела, распростёртого на полу и поднял на госпожу обжигающие синие глаза. Малышка Сигни хрипела в голос, но всё ещё сопротивлялась горестному вою, рвущемуся с её искусанных губ. А потом она услышала этот звук. Почувствовала его. Звук зарождался внутри той, кто держал её на руках, прижимая к себе.

Вначале она подумала, что Волк дразнит её — хрипит, подражая ей, пытаясь отвлечь, развеселить. Однако очень скоро она поняла: держащий её на руках зверь рычал. Рычание звучало угрожающе потусторонне; малышка Сигни перестала давиться горькими комками скорби и вся похолодела от восторга. Сигни ещё сильнее прижалась к плоской груди держащей её женщины, восхищённо впитывая глухие вибрации.

«Отчего рычат собаки? Оттого, что видят врага; оттого, что у них отнимают еду; оттого, что их бьют палкой; оттого, что бьют палкой их хозяина; оттого, что не хочу я идти писать-какать под этот проливной дождь в полдвенадцатого вечера, когда все нормальные псы уже спокойно спят. Оттого, что жизнь — собачья. Отчего рычит эта собака?»

— Ты в порядке, госпожа? — прозвучал взволнованный старческий голос.

Голос, ответивший ему, осыпался горсткой остывающего пепла. Так звучал бы песок на старом виниле, если бы граммофонподключили через гитарный усилитель бренда «Marshall».

— Убивать маленьких девочек — неправильно. Но воскрешать тех, кто уже почил... — корил себя древний бог.

Другой голос, прервавший это ужасное хрипение, вообще не имел ничего общего с теми звуками, которые человеческое ухо может воспринять без содрогания. Так шипит королевская кобра, вернувшаяся с охоты домой и заставшая все свои драгоценные яички с будущими змеёнышами разбитыми.

— Я, например, всем доволен. И не загоняйся, дружище. Иди сюда, давай лучше обнимемся.

И они обнялись. Высокая женщина, в звериных очах которой полыхал яростный пожар, левой, обнажённой рукой ещё сильнее прижала к себе хрупкое тельце маленькой девочки, облачённой в окровавленное рубище. Её правая ладонь, затянутая в истёртую кожу, легла на широкую спину древнего фараона. Из под проклёпанной перчатки свисали лоскутки истлевшей человеческой кожи и промасленные помочи рабочего комбинезона. Два синих луча вмиг пронзили все три сплетённых тела; лица мёртвых колобков накрыла дрожащая рука, и фараон уткнулся ввалившимся носом в пропахшую потом и старостью шерсть домотканного свитера. Момент истинной реальности снизошёл на всех четверых, связав воедино и богов и тех, кто уже почти как боги.

* * *

— Подслушивать — полезно!

Хмурое лицо Монакуры просветлело, сержант нагнулся и рывком поставил юного скальда на ноги.

— Смирна, боец!

Хельги послушно вытянулся по струнке — башка задрана, подбородок — вперёд.

— Постой пока что, малыш, твой сержант сейчас решит, какая судьба тебя ждёт.

Лист ржавого железа, затянутый вонючим шерстяным одеялом, снова затрещал под костлявой задницей, упрятанной под камуфлированную ткань.

— Когда ты выучил наш язык? Во сне?

Монакура слегка приподнял верхнюю губу, обнажая несуществующие клыки. Пародия настолько удалась, что Аглая Бездна прыснула и опустила нацеленный на викинга пистолет.

— Гораздо быстрее, сержант.

Хельги ни разу не улыбался, более того, скальд выглядел испуганным.

— Как только понял, что хочу остаться в живых.

Ржавое железо одобрительно хрустнуло.

— У тебя хорошие способности, солдат. Согласен со мной, щенок?

Скаидрис выпустил из рук ремень штурмовой винтовки, которой в тот же момент завладела раскрасневшаяся от борьбы за оружие Соткен, и недобро, исподлобья, взглянул на попаданца.

— Не люблю предателей, — презрительно процедил труъ-мeтал.

Хруст железа.

— Какой же он предатель, малыш. Он клятву дал. Клятву госпоже лейтенанту. Хм... Будем называть вещи своими именами. Он дал клятву нашей госпоже. Все вы прекрасно понимаете, кто она нам, так ведь?

Бездонные голубые глаза обвели взглядом всех бойцов, туша и замораживая слабые очаги возгорания умирающего бахвальства. Потом снова уставились на скальда.

— Ты же не боишься смерти, верно, викинг? Я сам видел — не боишься. Что же тебя так напугало, Хельги, сын Хрольфа?

Задранный вверх подбородок, на котором росло три волосины — две рыжих и одна белая — непроизвольно затрясся.

Лист железа нетерпеливо хрустнул.

— Я же сказал тебе, воин. Я сказал правду. Я хочу жить.

Монакура Пуу пристально вгляделся во влажные глаза юноши и кивнул.

— У тебя хорошие способности, солдат. И отличная интуиция. Ты прав, смерть — ещё не повод нарушить клятву, данную нашей Госпоже. Смерть — смертью, а службу никто не отменял. Лучше нести её, будучи живым. Вольно, малыш. Слушай мой первый приказ.

* * *

«Как всё же здесь странно,» — подумал Рекин, вглядываясь в мутную поверхность зеркала.

«Но, как же, Хель его дери, удобно...»

«Может заплести косички, как у этого странного йотуна...»