Кого не взяли на небо (СИ)

Скупая слеза радости выкатилась из глазницы ярла, закрытой отвратительным мутным бельмом и скатилась вниз, попав точно в нагрудный кармашек промасленного комбинезона. Он что-то промычал, потом воодушевлённо потряс метлой и продолжил уборку, раздражённо дёргая цепи своих ленивых напарников.

В десяти шагах от него, за огромным железным ящиком, сжалась в комочек испуганная девочка. Она горько плакала, закрыв лицо маленькими розовыми ладошками.

Глава четырнадцатая. Сука-любовь. Часть первая

С моря пришёл сильный ветер и разогнал рой мошкары, облепивший лицо умирающей. От этого холодного и влажного дуновения веки девочки затрепетали и она открыла глаза. В последний раз. Она это знала. Маленькая Сигни знала: она открыла глаза последний раз в своей жизни. Голова уже не болела, а во рту пересохло так, что распухший язык не мог шевельнутся. Земля внизу сменила цвет с багряного на грязно-бурый. Глубокие порезы на лодыжках и запястьях запеклись и больше не кровоточили: жрец плохо выполнил свою работу. Она не умерла быстро.

Ветер усилился: подвешенные на ветвях огромного дерева люди раскачивались из стороны в сторону, их верёвки скрипели. Сытым вoронам, устроившимся на сучьях гигантского ясеня не нравилась буря; птицы жались поближе друг к другу, и противно каркали.

А Сигни не тревожило приближение бури. Если бы девочка знала, что такое маятник, она бы сравнила себя, висящую вниз головой, именно с ним. Она раскачивалась, как маятник больших часов, отмеряющий последние минуты её жизни. От этого монотонного движения глаза девочки закрылись и сознание Сигни снова унеслось прочь.

* * *

— Пусти, мерзкий!

Сигни опять висела вниз головой, её несли, небрежно перекинув через плечо. Она даже знала, кто её нёс. При каждом его шаге её маленький носик пребольно тыкался в противную, холодную спину мужчины, пахнущую машинным маслом и дизельным топливом. Она замолотила кулачками по этой спине, перекрещенной двумя полосами лямок рабочего комбинезона.

— Джет! Опусти меня вниз.

Драугр, заслышав своё имя, резко остановился, словно послушный ослик. Он бережно обхватил Сигни двумя руками, снял со своего широкого плеча и поставил в вертикальное положение прямо перед собой. Сигни надула губки и посмотрела на свои ручонки. Они были пусты — она забыла свой нож в каюте и теперь ей нечем проучить зазнавшегося мертвеца.

— За что ты бил моего папу плёткой, и почему мой папа теперь тоже драугр?

Голос фараона просыпался сухим песком. Он смеялся.

— Я не бил твоего папу плёткой, дочь ярла, только собирался. И, кстати, что значит «тоже драугр»? Ярл Туи теперь безусловно драугр; я же — неупокоенный, то бишь всё-ещё немного живой. Понимаешь разницу, маленькая ярлица?

— Нет, не понимаю, — девочка надула теперь и щёчки, — Но я убью тебя своим ножом, или расскажу Волку, что ты сделал с Туи Рыжим и Зверь схватит тебя за шиворот и отволочёт Гарму.

Джет издал пару сухих хлопков.

— Нет, маленькая ярлица, всё будет не так. Это я расскажу Волку, где ты опять лазала ночью и это тебя он отнесёт Гарму. А такие, как я, псу не интересны. Он любит свежее мясо.

Маленькая дочь ярла крепко призадумалась. Потом она протянула руку и подёргала неупокоенного за иссохшую руку.

Великий Фараон присел на корты и обратил к девочке своё древнее лицо.

— Ладно, Джет, — примирительно протянула та. — Давай так: я никуда не ходила ночью, а ты не бил моего папу хлыстом, идёт?

— Так я и так не бил его, маленькая хитрющая ярлица.

— Может и не бил, — девочка вновь обиженно надула губы, — Но Волк то об этом не знает. А я возьму и скажу, что бил.

Джет задумчиво пошелестел себе под нос, а потом опять подхватил Сигни и перекинул через плечо.

— А ты коварная, как и подобает ярлице. Но вот тебе мой совет. Никогда не пытайся обмануть Волка. Он всё равно узнает правду, и, если тебе очень-очень повезёт, то, возможно, ты потеряешь лишь его расположение. Хотя, насколько я помню, лжецы обыкновенно лишались каких-либо конечностей. И языка.

Сигни перестала молотить кулачками по спине, перемазанной мазутом, и притихла.

Они поднимались по стальному коридору, освещённому жутковатым мигающим светом красных аварийных фонарей.

Высокий мужчина, босой, в грязном рабочем комбинезоне и красной вязаной шапочке китобоя, подозрительно напоминал усохшую мумию. На его широком плече, головой вниз, висела маленькая девочка в длиннополой рубахе, обильно покрытой засохшими пятнами крови. Раздутые от обиды щёчки делали её похожей на обожравшегося хомяка.

* * *

— Прикинь, дружище: сейчас я переебу тебе веслом по роже, заберу твою огненную трубу, самого тебя выкину в море, а потом поплыву прочь, с оружием и едой.

Хельги пнул сеть, валяющуюся на дне шлюпки. Сеть была набита рыбой под завязку. Скаидрис усмехнулся, поправил кренящийся набок ствол калаша, приставленного к скамье, и спросил:

— А с ним ты чё делать будешь?

Измазанный рыбной слизью с прилипшими к нему кусочками кровавых потрохов палец вперился в небо.