Кого не взяли на небо (СИ)

— Придумай что-нибудь, — донеслось из коридора. — На крайняк, отрежь у брата Рагиро кусок его жирной жопы. Чтобы к утру сестра Оскаала была сытой. Понял?

— Яволь, — ответствовал Юрген.

Он допил остатки вина из своего стакана и пружинисто поднялся на ноги.

* * *

Хельги со стоном перевернулся на живот, подтянул колени к груди и встал на четвереньки. Вытер текущую с распухшего носа кровавую юшку и тяжело поднялся на разъезжающиеся ноги.

— Где, падла, твоя винтовка?

Свист ладони и новый удар. Теперь в ухо. Мир перевернулся вверх тормашками, подстраиваясь под летящего скальда. Бестолку. Хельги треснулся об землю так, что дух вышибло. В груди что-то хрустнуло.

— Эй! Лох чилийский! — обнажённая женская рука опустилась на сжатый кулак, размером напоминающий средний арбуз, — Убьёшь же дурака. Кем тогда командовать будешь? От нашего отряда уже и так рожки да ножки остались. Теперь ещё и броневичок спиздили.

Монакура Пуу нахмурился, уставившись на изящную девичью кисть, что переместилась вверх по его предплечью. Потом разжал кулак, и отошёл прочь от поверженного скальда. Он присел возле колеи, оставленной угнанной Ньялой, и воззрился на отпечаток автомобильного протектора. Сплюнул на след, опустился на тощую задницу и устремил взгляд пустых глаз куда-то в серое небо.

Скаидрис, голый по пояс, как и его сержант, подошёл к скальду и протянул ему руку. Тот принял помощь и поднялся на ноги. В третий раз за последние пять минут.

— Где сука, твой меч?

Хельги инстинктивно отвернул голову и прикрыл глаза, ожидая нового удара. Скаидрис усмехнулся, похлопал викинга по плечу и негромко сказал:

— Пойдём, оставим сержанта одного. Не везёт ему с женщинами. Он к ним с распахнутой душой, а они... Кстати, знаешь, почему у него такое дурацкое прозвище?

Хельги понял, что больше его бить не будут. Пока что. И даже расскажут героическую сагу. Сагу про его нового конунга. Хельги был рад, что теперь у него такой конунг. Если про тебя сложили сагу, а ты всё ещё жив, значит ты, однозначно, реально и невъебенно герой. Возможно, полубог. Редко кто-нибудь из воинов, даже самых отважных воинов, удостаиваются чести, чтобы про них сложили сагу ещё при жизни. Хочешь сагу о своих подвигах — умри кроваво и героически.

Заинтригованный скальд отправился вслед за ливом, на ходу размазывая по щекам кровь из разбитых губ, носа и ушей.

Бездна же пошла прямиком к сержанту. Постояла возле, потом присела рядом. Сорвала длинную травинку и сунула в уголок губ. Вздохнула, выплюнула травинку, открыла рот, набрала воздуха. Помолчала, выдохнула, закрыла рот. Так и сидели оба, уставившись на роскошные сосновые кроны, что величественно раскачивались под напором утреннего ноябрьского ветра.

* * *

Сознание неспешно вплывало в неё, медленно, будто перегруженный кнорр, что входит в недвижные воды фьорда, управляемый до смерти усталыми гребцами. Все мыслеобразы вмиг рассеялись, лишь только малышка Сигни ощутила своё тело.

Нестерпимая боль смела остатки грёз и видений — огнём горели рассечённые жилы на запястьях и лодыжках. В пересохшем горле пылало. Тошнотворная вонь от её длиннополой рубахи, что пропитанная потом, мочой и кровью, свешивалась ей на лицо, заслоняя окружающий мир, вызвала в пустом желудке жестокие спазмы.

Девочка конвульсивно задёргалась, давясь желчью, пытаясь не захлебнуться собственной рвотой. Верёвка, на которой она висела, заелозила по суку огромного ясеня. Связанные грубой бечёвкой руки ожесточённо царапали воздух, пытаясь найти хоть какую-то опору. Задыхающаяся девочка неестественно изогнулась; на короткий миг её голова приняла вертикальное положение — из носа и рта излились потоки коричневой слизи и Сигни смогла вдохнуть. Потом снова повисла вниз головой — хрипя, булькая, но всё же жадно вдыхая омерзительный воздух.

Рубаха снова обвисла вокруг её лица вонючим колокольчиком.

Что-то сильно ударило её по щеке. Сигни разлепила воспалённые глаза: бесполезно — окружающая ткань не давала никакой возможности разглядеть что-либо.

Лишь всполохи света, тени, и ритмичные звуки странной музыки окружали подвешенную.

Шмяк!

Острая, обжигающая боль резанула её по лбу. Она почувствовала как порез мокнет, и на землю падают горячие капли крови.

Шмяк!

Снова. Теперь ударило под правый глаз.

Сигни пискнула. Синее око тут же потекло слезами и закрылось. Она ощутила стремительно набухающую гематому, заполняющую собой всю глазницу, будто бы ей в глаз воткнули раскалённый гвоздь.

«Камни», — поняла Сигни.

Кто-то кидался в неё камнями. В неё, в жертву, посвящённую Высоким, в ту, которой перерезали вены на руках и ногах, а затем подвесили вниз головой на ветвях священного ясеня, здесь в Священной роще храма Уппсалы.

Шмяк!

Камень попал ей в кончик носа. Нос взорвался, излился через обе ноздри горячими струйками крови.