Кого не взяли на небо

Я свечу фонариком в харю одной из тварей, что неестественно выгнулась, застыв полусидя среди трупов прямо передо мной. Шлем сбит с её вполне человеческой головы, спутанные длинные волосы нависают на мумифицированное лицо, но от луча фонарика оно дёргается и рыбьи глаза устремляют в меня взгляд, полный осознанной ненависти.

Я останавливаюсь, и Лещавая вновь вздымает вверх согнутую руку. Дулом автомата я поднимаю человеческую голову саранчи, так, чтобы не приходилось сильно нагибаться.

— Кто ты? — спрашиваю я чудовище с лицом ожившего трупа и телом уродливого насекомого.

Тварь хрипит, с уголка огромного безгубого рта, ощеренного выпирающими клыками, стекает струйка тёмной крови, чудовище булькает, а потом глухо, но чётко произносит высоким гортанным голосом:

— Откин я.

Я ещё выше задираю его подбородок и опять задаю вопрос:

— Откуда вы взялись?

Глаза, в которых нет ничего человеческого, тем не менее вновь осознают заданный вопрос и тварь опять произносит слова:

— Сан лавзирп аноддава воз йынбурт.

Я чувствую тяжёлое дыхание своих бойцов, что забыв осторожность, сгрудились сзади и слушают, и я ощущаю волны ужаса, что окутывает их всех.

Тварь тоже чувствует это.

Она широко открывает свою чудовищную пасть и внезапно исторгает оглушительный визг от которого виски сдавливает ледяным обручем.

Я сую дуло в разверстую зубастую пропасть и нажимаю на курок; голова саранчи безвольно повисает, упёршись скошенным подбородком в грудь, окованную железным панцирем.

Трабл обводит нас испуганными глазами: пацан реально выглядит, как ссыкло, как же ему это удаётся; открывает рот, и постояв так секунд пять, закрывает его. Бойцы переглядываются между собой и грустно улыбаются. Сзади мы слышим приближающийся тихий шелест.

— Патроны давайте. И гранаты. Много давайте.

Дайпатрона штормит будто с литровой. Лицо мертвенно-бледное; струйки пота текут у него по щекам, с кончика носа капает. Он стоит, прислонившись к мокрой бетонной стене, и мы, проходя мимо, суём в его трясущиеся руки автоматные магазины и эргэдэшки.

— Спасибо за службу, солдат, — я на пару секунд замираю перед бойцом вытянувшись в «смирно» и отдаю честь.

Дайпатрон отвечает тем же.

— Помни, что только твой ум реален и бессмертен, всё остальное — лишь мираж, — сую ему гранату, и прохожу мимо, но Лещавая тормозит меня, уцепившись рукой за плечо героя.

Горячий и мокрый поцелуй расцветает на его щеке, расцветает и сам Дайпатрон.

Обвешанный боеприпасами, он стоит, пошатываясь и улыбается, провожая нас взглядом.

Треск крыльев всё ближе и мы прибавляем ходу.

Через десять ударов сердца сзади раздаётся короткая автоматная очередь, потом ещё одна и ещё одна.

Ещё через десять ударов до нас долетает грохот: одна граната, вторая, третья.

Опять треск автоматных выстрелов. Потом опять взрывы.

Мы уже далеко, грохот боя становится всё тише, и, после очередного поворота, до нас доносится лишь невнятный глухой шум.

Пол под ногами снова становится скользкий от крови и побитой саранчи опять целые груды. Но теперь встречаются и человеческие тела, и с каждым шагом изувеченных трупов солдат всё больше и больше.

Последний рубеж, понимаю я. Кажется, мы у цели.

Где-то сзади ухают еле слышные взрывы, воспринимаемые нами скорее ощущением вибрации стальных пластин под ногами, чем звуками разрывов противопехотных гранат. Невероятно, но Дайпатрон всё ещё держится. Смертельно отравленный, он один сдерживает десятки бронированных тварей. Реально, он круче, чем турель.

Коридор, хранящий следы тяжёлого боя, перешедшего в кровавую рукопашную свалку, упирается в стену. Там, за поворотом должно находиться некое помещение, где, судя по всему заперлись выжившие. Я поднимаю автомат и даю короткую очередь в темноту.

— Открывай, русские пришли, — ору сиплым голосом, после чего разряжаю ракетницу прямо перед собой.

Коридор впереди окрашивается зелёным мерцающим светом. Заряжаю ещё раз и опять нажимаю на спусковой крючок. Тоннель окрашивается красненьким.

В коридорах тишина. Капает вода и, кажется, кто-то стонет.

Так и стоим, не рискуя завернуть за поворот, как вдруг до нас докатывается отзвук одинокого взрыва. Последняя граната Дайпатрона, и я готов побиться об заклад — её он не кинул.

— У нас где-то две минуты, — вопросительным тоном оповещает всех Упырь, смотря на меня и Горе.

Мы киваем, Упырь кивает сам себе, и отодвинув меня с привязанной Лещавой, направляется за поворот.

— Хохлатые, блядь, — его голос многократно отражается эхом от бетонных стен, — Чипу и Дейлу не до вас — хомяки однополый брак замутили. Если кто вам и поможет, то это мы, москали ватные. Ни разу не вижу белых капитуляционных флагов, или хотя бы фигуристой матрёшки, с борщом и караваем. Открывайте, мать вашу, у нас кузнечики на хвосте.

Мы, замершие за поворотом, слышим какой-то лязг, скрип и топот ног, грохочущих по стальному настилу пола кованными тяжёлыми ботинками. Выжившие проснулись. Я эффектно возникаю из-за угла, сопровождаемый остатками банды.

— Героям слава!

Мы с Лещавой замираем, синхронно воздев вверх руки в римском салюте.