Коготь и цепь

Сарват был зол, как черт, и вежливость орсовского царевича раздражала и распаляла его еще сильнее.

– Не стану я его ни о чем просить! – заорал он на орсовского мальца. – Не думай, что я поверил тебе, ублюдок, и от моей сестры держись подальше. Мы все уже заметили, что ты с нее глаз не спускаешь!

– Жаль, что у тебя нет настроения, Сарват, – сокрушился Таммуз. Печально-то как, правда. – Но не нужно оскорблять мою матушку или отца. Может, наши державы и воюют, но это же не повод сомневаться в чистоте моего происхождения.

Сарват отборно выругался и вышел, шарахнув дверью. Таммуз откинулся на спинку стула.

Ничего, пусть Сарват задирается, пусть все они продолжают болтать, что он, Таммуз, больше никто, пустое место, ноль. Обидчивые всегда обижаются и будут обижаться. Болтливые всегда болтают и будут болтать, потому что говорить – удел тех, кто просто не способен на большее. А он, Таммуз, будет трудиться, как трудятся все упрямцы мира, и терпеть, как не дано ни одному мученику. Воистину терпение – это не добродетель, это самый острый клинок, самая тугая гаррота в руках мести.

Глава 12

В течение следующей недели Джайя Далхор едва не тронулась умом, выучивая всех царедворцев, управляющих, казначеев, генералов, адмиралов, законоведов, судей, советников и вообще непонятно кого. С военными дело обстояло хуже всего: их царевна обязана была выучить всех. Всех! В Ясе насчитывалось целых двенадцать танааров, к каждому – именной цвет, девиз и надел; в каждом помимо главы рода была огромная куча каких-то братьев, сестер, дедов, сватов, жен, детей и еще непонятно какой родни! И все – танской крови… Прости Господи, хорошо, что в последней войне, о которой Джайя столько слышала, полегла половина танской братии.

Старшая жрица Храма Двуединства, сестра действующего государя, низкая сучковатая женщина за пятьдесят, только злобно хмыкнула, смахнув в сторону каштановую челку и оголив тем самым выцветших вайдовых змей на лбу.

– Продолжай заниматься столь же усердно, как прежде. И старайся уже избавиться от своих похабных привычек. – Джайя вздрогнула: не вдруг привыкнешь к тому, что есть люди, способные читать мысли. – Тебе ведь уже говорили: нельзя быть Тенью Богини, не представляя себе, что суть Богиня, в чем ее исток и окончание, которого нет. Нельзя быть раману, не ведая сути Великого Круга и не зная силы, я не говорю тайн, Первородного Змея. Не понимая отношений между ликами Праматери и временами суток, года, сменой эпох. Не ведая могущества Владыки вод Акаба и самой его природы. Поэтому если хоть одна живая душа узнает, что в мыслях ты именуешь наши ритуалы бесовщиной, то будь ты даже трижды раману, тебя разорвут на части. Ты поняла?

Джайя, приходя в ужас, кивнула. Стало быть, для них и правда религиозный момент не менее важен, чем для христиан. С чего бы такая верность всяким идолам?

– Джайя, – угрожающе позвала жрица.

– Я все поняла! – выпалила царевна, тряхнув головой, чтобы избавиться от мыслей.

– Тогда можешь идти.

На другой день Джайю представили семье Яасдур в полном составе, за исключением жениха: Кхасав все еще мотался по Бледным островам с поручением матери.

Из собравшихся, не считая Тахивран, прежде она лишь единожды видела рамана, и то мельком. Кхазар, седой, худощавый, с носом что клюв, казалось, был старше раману лет на двадцать. Стало быть, ему больше шестидесяти, неудивительно, что его мало что волнует, кроме самого себя. Джайя уже успела краем уха услышать несколько сплетен о том, что государь скрашивает досуг или глубоким трансом, или молодыми водными женами. Даже свою часть государственных дел он давно передал жене.

В отчаянной холодности чужого дворца Джайя, все время нервная и перепуганная до смерти, неожиданно обнаружила, что старается нет-нет да и поймать Бансабиру, которая задержалась в столице на неделю по каким-то делам. Отбросив попытки проанализировать собственные действия, орсовка искала Бану всякий раз, как выдавалась свободная минута. Правда, поговорить удалось всего дважды. И это все равно было лучше, чем ничего: Бансабира, прежде совершенно далекая, вызывавшая самые смешанные чувства, в свете всего, что окружало Джайю в Гавани Теней, виделась чем-то несоразмерно близким. Поэтому, когда царевна случайно, возвращаясь из Храма Двуединства, увидела, как подчиненные тану Яввуз седлают коней (их было около тридцати; видимо, остальных танша отослала «в обход» морским путем), она перепугалась не на шутку – еще не хватало, чтобы исчезла последняя соломинка!

Подобрав платье, царевна заторопилась. Бану приметила ее чуть поодаль и, закидывая седло, деловито кивнула:

– Ваше высочество.

Она была наготове: привычные кожаные штаны, рубашка на запа́х длиной до тазовых костей, с длинными рукавами, легкий плащ, который не соответствовал сезону. Светлые, холодного оттенка волосы собраны в узел, твердые, безжалостные руки, уже вполне здоровые – в перчатках до середины предплечий.

Джайя от досады закусила губу – ей никогда такой не стать.