Коготь и цепь

Энум Ниитас поджал губы, отчего его разросшиеся щеки приобрели вовсе округлые очертания. Что она здесь забыла? Зачем пришла? Вдруг начнет увещевать отца, чтобы он после смерти завещал танаар ей, как старшему ребенку его старшего ребенка? Станет приводить доводы – мол, какой тан из него, Энума, он всю войну за стенами отсиделся. Впрочем, глупый довод: только последние идиоты машут мечом направо и налево и подставляются авангарду врага. Его удел управленца куда серьезнее и ответственнее. Он отвечает не только за солдат, но и за тех, кто не участвует в сражениях, – женщин, детей, стариков. Он в ответе за всех! А не только за тех, кто по глупости лезет в пекло.

Впрочем… Кажется, каждая пятая женщина Яса бралась за меч в минувшей Бойне. Ну, во всяком случае, так говорят.

Энум ударил ладонью по парапету высокой башни в донжоне и цокнул, не сводя глаз с пурпурного знамени Волкодавов Яса.

– Ахтанат, – обратился слуга, выскользнувший из тени лестничного проема.

– Чего тебе?

– Тан Ниитас требует вас к себе, говорит, тану Яввуз прибывает, до́лжно встретить.

– Я сейчас приду. – Энум отмахнулся.

– Тан Ниитас велел немедленно.

Энум вновь поджал губы, приняв совсем уж брезгливый вид. Скорей бы уж помер этот старикашка, прости Праматерь. Трудно с ним, никак не поймешь, чего хочет, что удумает, куда отправит.

– Ахтанат? – позвал слуга.

– Да иду я, – буркнул Энум и тяжело ввалился на лестничный спуск.

Прошло немногим больше года с тех пор, как они шли здесь в прошлый раз. А чувство такое, будто полжизни минуло. Или вся.

Гистасп оглядывал стены коридора, лица охранников, спину танши. Ровную, прямую, но его не обмануть – Гистасп мог поклясться, танша и сама вспоминает прошлый визит к Сиреневым, и от этого тревога в ее груди растет.

– Дорогая вну-учка! – растягивая слова, Иден Ниитас открыл объятия. Он сбрил хлипкие усы, но в целом остался все таким же маленьким, сморщенным и – даже издалека видно – злобным. Однако Бану стала его исключением, которое не подлежало суждению, упреку или похвале. И по тому, как Бансабира откликнулась, как вошла в объятия старика, как чмокнула обвисшую щеку, Гистасп понял, что искренние чувства танши совсем не такие, какими их хотели бы видеть многие.

– Уважаемый тан. – Бану отступила на шаг и коротко поклонилась.

– Ну стоит ли так официально, хм, да, – протянул Иден, возвращаясь на место и улыбаясь до такого прищура, от которого его ссохшаяся физиономия начинала напоминать лисью. – А, стоит ли, я спрашиваю? – почти философски интересовался тан. – Не лучше ли просто, по-семейному? Лучше ведь, да? Ах, Бану!

Бансабира улыбнулась.

– Как пожелает мой досточтимый дед. Дядя, – кивнула она Энуму.

Тот отозвался скомканно:

– Угу.

– Ну-ну, Энум, все же повежливее, перед тобой тану, а ты, хм-хм, пока что ахтанат.

На взгляд последнего, Иден захихикал премерзко. Чтоб он подавился! И, будто услышав пожелание сына, Иден закашлялся. Бансабира потянулась поддержать деда, но тот отстранил женщину жестом.

– Да ладно, дедушка, вы ведь сами сказали, что можно по-простому, как в семье.

– Сколь бы ни была коротка дистанция, нельзя отказывать человеку в уважении, – заметил Иден, не прекращая ехидно щуриться.

Бану на это никак не отреагировала, продолжив здороваться с родственниками. Энум надулся и молчал. Свита танши кланялась вместе с госпожой.

– Ну что это, хм, да, что ж, – принялся размышлять тан в привычной манере. – Надо бы к ужину подать больше приборов, да? – Как и следовало ожидать, несмотря на улыбчивое лицо, в голосе Идена не было и тени радушия или восторга по этому поводу.

– Нет-нет, – отказалась тану. – Мы не намерены обременять вас. Мои люди подождут в городе, если позволите, да и я не задержусь надолго.

– Так тебя привело какое-то дело? – Иден вскинул брови, отчего сквозь щелки его небольших глаз насыщенно зеленой полосой мелькнул интерес.

– Да, – кивнула Бану. – Семейное. Полагаю, как главы домов, мы могли бы обсудить его вдвоем.

Иден улыбнулся – на этот раз в душе. Он любил деловой подход, хотя никому и никогда не признавался в этом. Хотя бы потому, что не всегда мог проявить его сам. Старик помахал рукой, веля всем убираться. Бансабира оглянулась на сопровождение:

– Одхан, Раду, Шухран и Вал – вы останьтесь за дверью. Гистасп… – Альбинос подался вперед самую малость, выдавая готовность исполнить любой приказ: ему здесь откровенно не нравилось, и Иден Ниитас не вызывал в нем ни одной хорошей мысли.

– Остальных уведи в город и расквартируй на несколько часов в ближайшей гостинице.

– Как прикажете.

Когда таны остались вдвоем, Иден предложил перебраться в трапезную, напомнив внучке ее же словами, что «всякие переговоры и вовсе требуют стола». По указу Ниитаса принесли воды и молока (Бансабира налегла на второе): даже на исходе лета в этот год было жарко и душно, и пить хотелось почти всегда. Сделав несколько глотков, Бансабира подняла на деда, сидящего напротив, прямой взгляд. Тот ответил «в тон», и танша поджала в усмешке уголок губ: у нее и впрямь его глаза.