Когти Каганата

Ни слова не говоря, воевода с Путшей бросились на вершину кургана. Раньше там заставой стояли хазары и следили за Дон-рекой. Но дружинники Гостомысла, придя незамеченными, вырезали хазар – только сложенный, но так и не зажжённый сигнальный костёр от заставы остался.

С вершины хорошо было видно густое облако пыли над прилегающей степью. Отведя от него напряжённый взгляд, Путша уверенно сказал:

– Се Святослав – его стяг вьётся! Бит, значит, каган! Хитрее хитрого оказался ромейский совет – в крепи хазарской не ждут нас с восхода.

– И не глаголь, – зачарованно добавил воевода. – Даже не чается, столько лет каганат пил всем кровь да спины калечил, и вот теперь ему конец.

– Рано радуешься, лохаг[9]! – строго сказал неслышно подошедший ромей. – Или про «когти» забыл? Бек[10], засевший за стенами, прознай он правду, всё ваше войско «когтями» в клочья порвёт. А затем в гневе обрушится на Русь, как уже случилось с незадачливым Хельгом.[11]

– Неужто эти «когти» лютее твоего «греческого огня», Врана? – мрачно спросил Гостомысл.

– Лютее! – твёрдо сказал ромей Врана. – Много лютее...

…Князь Святослав Игоревич действительно наголову разбил кагановы рати, но с собой привёл не всё русское войско, а лишь варяжскую дружину во главе с воеводой Свенельдом. Лепшие из лепших, непобедимые побратимы Роалд, Хроар, Инегельд, Асмольд и Альдан – вот кто шёл во главе варяжской дружины. Остальная часть войска замешкалась и отстала – немудрено при той обильной добыче, что взяли в Итиле,[12] и при том количестве пленных, что сдалось русам.

Несмотря на малочисленность подошедшей дружины, Врана потребовал штурмовать клисуру[13] немедленно.

– А почто? – пожал плечами князь Святослав – рослый молодой человек с длинными усами и обритой по русскому обычаю головой, откуда свешивалась лишь одна длинная прядь тёмных волос. – Своих лучших воев хочу поберечь. Пускай под стены лезут гузы с печенегами, дождусь их, а начну оутре.

Врана снова принялся убеждать князя в необходимости немедленного штурма, ссылаясь на важность такой вещи как внезапность, а равно на страшные «когти», якобы находящиеся в распоряжении хазарского бека. Но Святослав лишь раздражённо дёрнул плечом и, желая осмотреть окрестности, устремился на сигнальный курган. Ромей последовал за ним, не прекращая на ходу уговоров.

Гостомысл усмехнулся: подобные словесные перепалки между константинопольским сановником и киевским князем на протяжении похода случались не раз.

– Айда, послушаем, – шёпотом предложил воевода Путше. Тот согласно подмигнул, и оба приятеля, осторожно раздвинув ветви, нырнули в густой ракитник, обильно покрывающий склоны.

Когда дружинники добрались до вершины, ромей уже перешёл на крик:

– Скажи, Свендослабос, разве дал я тебе хоть раз повод усомниться в пользе моих слов?!

– Нет! – князь грыз веточку и деловито озирался вокруг. Крепость Саркел выглядела внушительно. Расположенная на мысе, отделенном от остальной суши рвом, она представляла собой четырехугольник из высоких стен. Четыре угловых башни, да на каждой стене по несколько промежуточных. Ещё две башни внутри: одна – повыше, другая – пониже; ворот тоже двое: в северо-западной стене – большие, а в северо-восточной – малые, выходящие к пристани.

– Не я ли изначально устроил так, чтобы хазары думали, будто ты идёшь не на них, а на Хорезм? – продолжал допытываться Врана.

– Ты!

– А разве жалеешь, что внял совету, и прежде чем воевать хазар, ударил на булгар и буртасов[14]?

– Нет!

– И, наконец, не я ли выходил тебя, когда ты чуть не помер, объевшись в Семендере[15] незрелых винных ягод?

– Ты.

– Но, если прежде от меня знал одну лишь правду, почему не веришь сейчас?

– У тебя своя правда, у меня – своя, – нарочито растягивая слова, пояснил князь. – Да и кому может прийти в голову верить ромею? Я и так слишком много тебя слушаю, Врана Каматир, уже дружинники косятся…

Подсматривающие из кустов Гостомысл с Путшей при этих словах обескуражено переглянулись.

– …Да ты ведь и не глаголешь всей правды, – князь резко повернулся к собеседнику. – Вспомни, когда дромоны[16] твои посуху волокли, я спросил – зачем мне помогаешь? Но ты счёл нужным не расслышать вопроса. Может, запамятовал, но я и после того дважды подступал к тебе за правдой. Но так её и не получил. Стою на том: у тебя своя правда, ромейская, у меня своя, русская!

– Дурак ты, вот и вся правда. И правда эта не ромейская, и не русская, а вселенская, – вздохнул Врана.

– Может, и так, – набычился рус, – наук твоих колдовских уж точно не ведаю. Зато воинскую науку…

Неуловимо быстрым движением он выдернул до половины меч из влагалища[17], а затем кинул его обратно.