Коинсидентология: краткий трактат о методе

Annotation

Перед вами, возможно, первый чистый метафизический трактат, написанный на русском языке в XXI веке. Под одной обложкой кроются: спинозизм эпохи «нового духа капитализма», спекулятивный реализм в-себе, ставший спекулятивным реализмом для-себя, мидраш для космических коммунистов, боевой листок прокрастинатора и набросок мануала по сексуальному программированию. С этим трактатом коинсидентология впервые обретает книжное тело, до того остававшись распыленной по журнальным статьям, блоговым записям и документациям публичных выступлений.

Михаил Куртов. Система и коллапс

Коинсидентология: краткий трактат о методе

О субстанции

A

B

C

D

E

О МЕТОДЕ

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

notes

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

Михаил Куртов. Система и коллапс

Перед вами, возможно, первый чистый метафизический трактат, написанный на русском языке в XXI веке. Под одной обложкой кроются: спинозизм эпохи «нового духа капитализма», спекулятивный реализм в-себе, ставший спекулятивным реализмом для-себя, мидраш для космических коммунистов, боевой листок прокрастинатора и набросок мануала по сексуальному программированию. С этим трактатом коинсидентология впервые обретает книжное тело, до того остававшись распыленной по журнальным статьям, блоговым записям и документациям публичных выступлений.

В центре коинсидентологии как философии и нового вида знания находится понятие совпадения (лат. coincidentia, «со-впадение»). Ухватить суть этого понятия можно только держа в уме его спекулятивный характер. Мысль о совпадении начинается с наивно-языкового опыта: что мы на самом деле имеем в виду, когда говорим «совпало» или «это совпадение»? Если мы будем внимательны к себе и верны этому опыту, то не сможем не согласиться, что в нем мы испытываем постоянное колебание между тем, чтобы признать две «совпавших» вещи или события необходимо, хотя и скрытым от нас образом связанными, и тем, чтобы признать их несвязанными, разделенными, случайными. При этом наше понимание всегда в итоге коллапсирует (от лат. collapse – «совместное соскальзывание») в одну из перспектив – либо мы вытесняем, рационализируем этот опыт, превращаем его в ничто, либо экзальтированно раздуваем, мистически преувеличиваем, превращаем в знак присутствия сверхъестественного. Разрешить эту двусмысленную ситуацию - которая, по проницательному наблюдению автора, является общей ситуациеи (пост-)современного человека, колеблющегося между Просвещением и рудиментами теологического, между рационализмом и иррационализмом, между наукои и суевериями, – можно только чисто спекулятивным способом: признав этот опыт связи и одновременно бессвязности, соединенности и разделенности тем что предшествует всякой связи и бессвязности, соединению и разделению. Или, иначе говоря, – признав эту «связь без связи», это «удерживание-вместе разделенного», обнаруживаемое в опыте совпадения (и само являющееся совпадением) чем-то изначальным, первой реальностью, субстанцией.

В подобном вкусе к «спекулятивной интервенции» автор трактата наиболее близок, пожалуи, к Квентину Мейясу, который также пытается разрешить пост­кантовскую проблему связи между бытием и мышлением, якобы необходимой для мышления бытия (так называемая проблема корреляции), – за счет спекулятивного указания на необходимость их бессвязности (необходимость контингентности). Однако, по мысли автора, как Мейясу, так и его коллеги по цеху спекулятивного реализма не достигают успеха в этом предприятии, поскольку смешивают проблему возможности чистого «удерживания-вместе разделенного» (т.е. совпадения в-себе) с вопросом о данности неданного. В таком виде последний вопрос был ранее сформулирован Жан-Люком Марионом (одним из представителей, наряду с Аленом Бадью и Славоем Жижеком, «революции 1989-го года»^[1] – эпизода в истории мысли, которому была посвящена диссертация Йоэля Регева): как может существовать Бог, который эмпирически не существует, т.е. как может быть дано то, что не может быть дано в принципе? В обоих случаях, у Мейясу и у Мариона, постановка вопроса о доступе к реальности или к Богу (каковым, по сути, является и вопрос о смысле опыта совпадения) в терминах данности неданного приводит к антиномии возможного-невозможного, или, говоря словами автора, «имманентного невозможного». Данный-неданный абсолют (будь то реальность или Бог) возможен и не возможен одновременно, в этом и состоит его интуитивная убедительность и логическое очарование, и критической задачей автора становится показать, что именно эта теологическая очарованность возможным-невозможным абсолютом (особенно у Бадью), в конечном итоге, и делает невозможным его познание, т.е. познание совпадения.