Койот Санрайз

Поплин-Спрингс никогда не был большим городом, и, хотя бабушка сказала, что он растет, он пока не превратился в какой-нибудь кипучий мегаполис. Дорогу до Сэмпсоновского парка я помнила прекрасно даже спустя столько лет. Когда мы пулей вылетели с автострады, я сбавила скорость до разрешенной в городе.

Мимо мелькали жилые дома и магазины.

Прилив адреналина – типичная реакция на то, что вы сумели на школьном автобусе уйти от самого настоящего копа, – постепенно выветрился, к горлу подступил комок.

На улицах Поплин-Спрингс ко мне с удвоенной силой вернулось то знакомое, почти забытое ощущение «вот я и дома», которое недавно навеяли мне контуры холмов. Вот белый дом с зелеными ставнями – вроде бы знакомый. Кажется, я сюда ходила к кому-то на день рождения. В былые времена, когда была жива мама. Магазинчик на углу – помню, как однажды, в знойный летний день, ходила туда с Авой за мороженым. В былые времена, когда была жива Ава. А перед продуктовым по-прежнему стоит пластмассовая лошадь, на которой можно покататься: опусти в прорезь двадцать пять центов, и лошадь под тобой начнет раскачиваться и брыкаться. Так и вижу, как Роза сидит на этой лошади, крепко вцепившись в гриву, улыбаясь во весь рот, с горящими глазами: малышам такое катание в радость. Но это было, когда она еще была моей младшей сестрой. До того, как она стала только воспоминанием.

Воспоминания клубились вокруг меня, плотные, как дым костра, душили, жгли глаза.

Вот и свершилось.

Я здесь.

У меня затряслись руки.

На секунду, на одну секунду я полностью осознала, почему Родео решил больше никогда сюда не возвращаться. Но через секунду все прошло. Потому что прямо по пятам этой мысли, даже перекрывая ее, смешиваясь с ней, пришло осознание того, что вернуться сюда – наверно, самый правильный поступок в моей жизни.

Потому что они здесь. Воспоминания клубились вокруг меня, такие же нежные и грустные, как голос, который по вечерам убаюкивает тебя колыбельной.

Я их люблю. Я по ним тоскую. Я слишком долго по ним тосковала.

Кто-то хлопнул меня по плечу: оказывается, Сальвадор. Говорит мне что-то.

Я вырубила радио. Без музыки, без воя сирен, без шума автострады все вокруг стало удивительно тихим. Даже мирным.

– Чего? – спросила я.

– Дорогу знаешь?

Я заморгала: Сальвадор в зеркале расплывался. Брось, Койот, не юли: вообще все расплывалось.

– Ага, – сказала я, откашлялась, избавляясь от хрипотцы в голосе. – Ага, дорогу знаю.

Перехватила в зеркале взгляд Сальвадора, снова откашлялась, а Сальвадор ничего не сказал, но не убрал руку, просто держал руку у меня на плече в этом затихшем, безмолвном автобусе.

Хороший он парень, этот Сальвадор.

Наконец мирную атмосферу нарушили звуки сирены догонявшей нас машины. Но я была спокойна – теперь меня уже ничто не остановит. Сальвадор оглянулся посмотреть на копа, но руку с моего плеча не убрал. Глэдис, цокая копытами, встала рядом, жалобно тыкалась носом в мою ногу, пока я не сняла руку с руля и не погладила ее. Айван, юркнув между ног козы, вспрыгнул мне на колени. Потерся носом о мой локоть, улегся, прижавшись ко мне.

Улица завернула за угол. Все, вот и он. Прямо передо мной.

Деревья. И лоскут травы. Расчищенный пустырь.

И машины. Большие желтые стальные машины с гусеницами, ковшами, поршнями и зубами. Некоторые стояли на месте, но другие двигались: дергались, копали, соскребали, взметая пыль. И везде расхаживали, вытаптывая траву, рабочие в ярких жилетах, касках, джинсах и солнечных очках. Поодаль штабелями лежали срубленные деревья.

– Сюда, – сказала я. Или попробовала сказать, но получился скорее стон, словно меня ударили в живот.

Они уже начали.

Глава сорок вторая

– Подъезжай как можно ближе, паркуйся где попало, – говорил Сальвадор. Снял руку с моего плеча. Вскочил. – И беги без оглядки. Беги и откопай ее. Никому не позволяй тебя остановить. Копом займусь я.

Я тупо кивнула.

И сказала: – Ты с ним поосторожнее.

– В смысле?

– В смысле, веди себя поосторожнее. Этот коп тебя не знает. Он думает, что мы чокнутые. А может, даже опасные преступники. Ты просто… подними руки как можно выше и веди себя поосторожнее.

– Ага. Хорошо. Буду поосторожнее.

На миг меня чуть не парализовал страх перед тем, в какую безумную затею я ввязалась. Был миг, когда я была готова проехать мимо, мимо вырубленного парка, не останавливаясь. Просто вдруг показалось, что все это выше моих сил.

Наверно, иногда и вправду кажется, что жизнь – это выше наших сил, особенно когда происходят важные события. Но обычно ты можешь заглянуть в себя и найти то, что требуется. То, что поможет встать наравне с этими важными моментами и обернуть их себе на пользу.

Я увидела подходящее место. Утоптанный лоскут земли – бывший газон, за полоской вскопанной, посыпанной щебнем земли – бывшим тротуаром.

– Сюда, – сказала я и вывернула руль. Мы пересекли левый ряд и юзом, подпрыгивая на щебенке и пыля, выехали на бывший газон и остановились. Рабочие показывали на нас пальцами и что-то кричали; я заметила, что один кинулся к нам. Сирена заорала громче, замерла где-то рядом.