Кока

– Для наркотиков срока давности нет, – сухо пояснил Пётр Ильич, – зато эта информуха даёт нам право назвать вас рецидивистом и статью переквалифицировать. Любому суду будет ясно: если вы уже сидели за наркотики, то ваша версия “первый раз покурил-заснул-проснулся” не работает! Поэтому ваше дело решено пересмотреть и статью повысить до пятнадцати лет! Понимаете, что это такое? И провести показательный, с журналистами и камерами, процесс, чтоб неповадно было к нам за “лекарством” ездить… Вам это надо?..

– Нет. Зачем? – промямлил Кока, которого уже отпустил задор и начал мучить страх: а вдруг правда дадут до пятнадцати? Всю жизнь сидеть?..

Поддавшись внезапной панике, он забалансировал на грани отчаяния и вот-вот был готов переступить черту, но Пётр Ильич заговорил раньше:

– По вашей статье конфискация полагается. У вас есть ещё имущество, кроме квартиры с бабушкой? Нет? Ну, значит, конфисковывать нечего… Словом, мы никак не можем помочь друг другу?

– Чем я могу помочь? Я бы рад…

– Ага, счастливы… Были бы рады, давно бы сотрудничали и на свободу вышли, – сквозь зубы пробормотал Пётр Ильич, разочарованно собирая бумаги, а на вопрос об адвокате злобно буркнул:

– Будет, будет вам адвокат! – Он ощерился, словно кот. – Я не шучу. Если не поможете поймать и засудить этих подлецов-барыг, то на основании пятнадцати суток прокурор переквалифицирует статью на рецидивную, а та уже до пятнадцати лет. А прежде в петушатник кину, где вас зашкворят так, что в жизни не отмоетесь! Будете петухом по зонам кукарекать! Такое не скроешь! Я вам устрою весёлую жизнь! Секир-башка, как ваши звери говорят! А если поможете, то и мы вам поможем, суд учтёт… – Нажал звонок. – Если всё-таки решите не губить свою жизнь, то сообщите через персонал, я вас вызову на допрос. Только поторопитесь, через неделю я передам дело с новыми фактами в прокуратуру…

– Обязательно сообщу, – сник Кока, понуро покидая комнатку.

Когда в камере рассказал о допросе, Расписной поморщился:

– Плохо! Теперь жди от него пакостей! Они злопамятные, суки! Если своего не получат – мстят. Не слушал моего совета, теперь расхлёбывай! Да ты знаешь, что он может тебя с твоей большой статьёй в такую зону закатать, что ты там в два счёта окочуришься?! Просто от холода и голода!

– Да, это тут лафа, чифирь в постелю подают! А в зонах пахать надо, как папа Карло, – подтвердил Беспал (с утра изучавший разъяснения к Уголовному кодексу). – В зоне подъём, мать его, в шесть утра! Пять минут на покакать-пописать, бегом на завтрак, где кусок мокрого хлеба и кипяток, а потом – в цеха, в тайгу, на лесопильню! А там холодрыга! И бугры с дручками! И целый день пахоты за миску баланды с тараканами!

Расписной заметил:

– Известно: труд делает из человека обезьяну…

О господи! За всеми страхами Кока, оказывается, не видел самого страшного! Работа с утра до вечера! Это испугало не меньше самой зоны. Два страха слились в единый поток отчаяния, топивший последние островки надежды.

– А там… всех заставляют работать? – упавшим голосом спросил он.

– Такого, как ты, заставят. Воры не работают, отказники и отрицалы не пашут, за что и залипают по БУРам и крыткам! – охотно объяснил Расписной.

Беспал добавил:

– Это тебе не Амстердам, это матушка Русь! Все пахать должны!

– Из тебя пахарь – что из говна пуля! – хохотнул Расписной.

Они начали спорить, заставляют ли на строгаче пахать тех, кому за шестьдесят пять лет, а Коку просто придавило тоскливое, пугающее понимание того, что ему придётся годами вставать в шесть утра и целыми днями работать! А ещё подъём в милой и счастливой немецкой психушке казался катастрофой!.. Знал бы тогда, что ожидает, – вообще бы там остался! Или сидел бы в Париже! “Катастрофы впереди! И какие!” – твердил злой беспощадный голос, он не умолкал, иногда затихая, но потом с новой силой начиная запускать когти в душу, рвать её, вываливать в тоске, окунать в безысходность, топить в отчаянии, вызывать последние мысли о том, что если всё так обернётся, то лучше не жить вовсе, одним махом покончить с этой пыткой… Секир-башка… Петля, поезд, река – как-нибудь, но избавиться от грядущих мучений разом, поставить точку без запятой, чтоб не мучиться зря и ничего не знать, ведь смерть – это полное незнание…

Расписной вернулся к Кокиным делам, предположил:

– Не факт, что твой следак начнёт статью пересматривать. Думаю, пугает. Для того чтобы статью или часть поменять, нужны новые факты, – а какие у вас новые факты? Пятнадцать суток, сто лет в обед? Так сутки – это административка, не уголовщина, на ней рецидива никак не построишь, и барану ясно.

Беспал поморщился: