Коко

Майкл Пул каждый день ездит на работу в Бронкс, где в помещении на первом этаже занимается тем, что он называет «терапией первой линии». Мэгги учится на курсах в Нью-Йоркском университете и, хотя обладает безошибочной внешностью человека, у которого есть цель, никогда не говорит о своих планах. Майкл и Мэгги выглядят очень счастливыми. В прошлом году мы построили для них новый лофт на этаже под бывшими апартаментами Тины, в которых сейчас живут Винь, Хелен и я. Сам я веду размеренную, простую жизнь среди этих милых людей и иногда в шесть часов спускаюсь в бар, чтобы пропустить стаканчик с Джимми, братом Мэгги, он работает барменом в «Сайгоне». Джимми персонаж отрицательный, и теперь, когда я знаю так мало отрицательных персонажей да и сам не являюсь больше таковым, я, пожалуй, дорожу им.

Думаю, Коко хотел уехать в Гондурас – возможно, слышал зов Центральной Америки, возможно, родная кровь – Росита Ороско, – возможно, потому, что он воображал, что там сможет найти свою смерть. А в Гондурасе не так уж сложно найти способ умереть. Возможно, именно это и произошло и уже два года Коко покоится в наспех вырытой могиле, застреленный полицией, или воровской бандой, или боевиками, или пьяным фермером, или испуганным мальчишкой с пистолетом. У него ведь еще «оставалась работа», и, возможно, эта работа заключалась в том, чтобы найти собственную смерть. Может быть, на этот раз его поймала толпа, разорвала на куски и разбросала части тела по жирному полю.

«Стоп».

«Воспроизведение».

Я прилетел в Новый Орлеан и подошел к кассе, где мужчина, назвавшийся Роберто Ортисом, купил билет в один конец до Тегусигальпы. Я купил билет до Тегусигальпы. Через два часа я занял свое место в маленьком самолете, а еще через три мы приземлились в Белизе. Влажное тепло вкатилось в салон самолета, когда открыли дверь и несколько пассажиров, летевших до Белиза, покинули борт. Когда мужчины в коричневой униформе открыли грузовой отсек в хвосте самолета, чтобы вытащить несколько единиц багажа, жесткий слепящий свет ударил в белый бетон и срикошетил прямо в салон. Самолет снова загерметизировали, и мы полетели в Сан-Педро-де-Сула, где нас встретил квадратный белый терминал с уныло обвисшим флагом. К рейсу присоединились гондурасцы с оранжевыми посадочными талонами. Мы снова поднялись в воздух и почти так же быстро сели в Ла-Сейбе. Я снял с полки свою дорожную сумку и двинулся вперед по салону. Бесстрастная стюардесса распахнула дверь, и я спустился по подвижному трапу в мир, который выбрал Коко. Жара, пыль, жесткий застывший свет. В конце взлетно-посадочной полосы на другой стороне летного поля стояло приземистое здание из некрашеных серых досок, устроенное на платформе, похожей на погрузочную площадку, которое могло быть и баром, и обанкротившейся гостиницей. Но нет, оказалось – местный аэропорт. Коко шел тем же путем – по этой взлетно-посадочной полосе к зданию аэропорта. Подошел к нему и я, поднялся по деревянным ступеням, чтобы пройти через здание.

Темноволосые девушки в синей форме авиакомпании сидели на упаковочных коробках, вытянув перед собой стройные ноги. Коко тоже шел мимо отдыхавших девушек. Совсем молоденький солдат ростом не выше своей винтовки едва взглянул на какого-то североамериканца: настолько цепко держала солдатика в своих объятиях скука. Он даже не посмотрел на мой посадочный талон. Его презрение к гринго непоколебимо, он просто не видел нас в упор. Интересно, оборачивается ли в этот момент Коко? Что он видит? Ангелов, демонов, слонов в шляпах? Думаю, он видит необъятную и вселяющую надежды пустоту, которая может вновь принести ему исцеление. Как только я прошел мимо солдатика, я очутился в задней части аэровокзала и через несколько шагов подошел к двери, открыл ее и попал в зал ожидания.

Мы находились в длинном, тесном, жарком помещении. Все места были заняты, повсюду тучные смуглые мамаши и раскормленные смуглые дети. Мужчины-латиноамериканцы в широкополых шляпах стояли у пыльного бара, несколько молодых солдат с пустыми взглядами зевали и потягивались, пара порозовевших на солнце североамериканцев смотрели куда-то: один – вверх, другой – в сторону. Нас здесь больше нет, мы исчезли.