Коко

Через пятнадцать минут они снова в том мире, что над миром, над облаками и дождями – там, где Коко чувствует себя свободным от земного притяжения и счастливо опьяненным близостью к… к чему? К Богу, бессмертию, вечности? Возможно, ко всему сразу. Он снова закрывает глаза и видит широкий тротуар, вереницу кафе вдоль него. Ряды пустых белых стульев веером от белых столиков под разноцветными зонтами от солнца; официанты в черных жилетах и черных брюках застыли в открытых дверях кафе. Затем его разум наполняет музыка вечности, и он видит окровавленные трупы, распростертые на стульях, официантов, замертво упавших в дверных проемах, ручейки крови, бегущие к водостокам и дальше – по водостокам под уклон улицы…

Он видит смуглых голых детей, крепких крестьянских детей с похожими на обрубки руками и широкими спинами, сожженных в канаве.

Не подверженные притяжению, плывут, плывут перед ним образы, как на катушке кинопленки, – беспорядочно и бессистемно, как бы сами по себе.

«У меня еще осталась работа».

Когда они садятся в Сан-Педро-де-Сула, полдюжины нетерпеливых мужчин и женщин внезапно вскакивают с мест и начинают пробираться по проходу салона, таща с собой плетеные корзины и бутыли виски из магазина дьюти-фри. Галстуки мужчин съехали набок, лица блестят от пота. Когда они говорят, впечатление, будто рычат как собаки, потому что эволюционировали от собак, так же, как некоторые – от обезьян, а другие – от крыс и мышей, третьи – от пантер и прочих диких кошек, четвертые – от змей, а некоторые – от слонов и лошадей. Коко щурится, глядя в иллюминатор на унылое казенное белое здание терминала аэропорта. Над зданием безжизненно поникший флаг, наполовину съеденный светом.

Не здесь.

После того как банда покинула самолет, одинокий мужчина с оранжевым посадочным талоном пробирается по проходу к последнему ряду сидений. Он гондурасец, житель Сан-Педро-де-Сулы, в плохо сидящей рыжевато-коричневой спортивной куртке и шоколадного цвета рубашке, а оранжевый цвет его посадочного означает, что он пассажир внутреннего рейса.

Незадолго до того момента, как самолет снова начинает движение, Коко встает, кивает стюардессе (игнорировавшей его на всем протяжении полета) и идет по проходу, чтобы занять место рядом с новым пассажиром.

– Здравствуйте, – говорит ему гондурасец, и Коко в ответ улыбается и кивает.

Мгновением спустя самолет выруливает прочь от квадратного унылого здания аэропорта, а затем, сотрясаясь и гремя, поднимается над землей и снова ныряет в мир без времени. До того, как они вновь коснутся земли, остается двадцать минут, и в течение этих двадцати минут, быть может в тот момент, когда стюардесса исчезнет либо в туалете, либо в кабине пилотов, Коко встает и выходит в проход. Кровь его стремительно бежит по венам, и сладостное, щемящее волнение охватывает его. Вечность затаила дыхание. Коко улыбается, показывает на пол и спрашивает:

– Деньги не вы обронили?

Человек в рыжевато-коричневой куртке смотрит вверх и чуть искоса на Коко, а затем наклоняется вперед, чтобы взглянуть на пол салона. Коко пристраивается рядом, обнимает мужчину за шею и резким уверенным движением крутит ему голову вбок. Раздается «хрусть!», слишком, правда, тихо, чтобы быть услышанным другими из-за шума двигателя, и тело мужчины безвольно обвисает на сиденье. Коко садится рядом с трупом. С этого мгновения его чувства для меня непостижимы. В гражданском мире ветеранам боевых действий то и дело задают этот вопрос – молча или в открытую. «Что чувствуешь, когда убиваешь человека?» Но чувства Коко в этот момент слишком личные, неразрывно связанные с ужасной историей его жизни, – в эту тьму проникнуть мне не под силу.

Можно предположить: он слышит, как душа мертвеца вырывается из тела рядом с ним, и это растерянная, несчастная душа, ошеломленно испуганная обретенной свободой.

Или так: Коко устремляет взгляд вверх и сквозь фюзеляж самолета видит своего отца, восседающего на золотом троне и кивающего ему со строгим одобрением.

А может так: он мгновенно чувствует, как жизнь убитого им человека, его сущность, проникает в его собственное тело через глаза, или рот, или отверстие на кончике его пениса, – как если бы Коко съел этого человека, потому что в сознании Коко вспыхивают мысли и воспоминания и Коко видит семью и узнает его брата, его сестру:

он видит маленький побеленный домик на грязной улочке и ржавую машину перед ним,

он чувствует запах лепешек, шкворчащих на почерневшей сковороде…

Довольно.

Из кармана мужчины Коко достает оранжевый посадочный талон и заменяет его своим. Затем лезет в карман его куртки и движением щипача выуживает бумажник. Пальцы его раскрывают бумажник, ему любопытно узнать, кто же теперь он – тот, которого он «съел» и который теперь живет в нем самом. Он читает свое новое имя. Наконец он кладет на лицо мертвеца журнал из сеточки на спинке сиденья и складывает на коленях руки. Теперь мертвец спит, и стюардесса не станет трясти его, пока все остальные пассажиры не покинут борт.

А затем самолет начинает снижаться на подлете к крохотному аэропорту Ла-Сейбы.