Кокон

К счастью, той ночью Тан Хуэй был в командировке в Шанхае. Не знаю, почему я решила взять интервью у Сюй Ячэня, пока Тан Хуэй в командировке, может, с самого начала подспудно чувствовала, что между нами что-то будет. Пусть так, я все равно могла закончить эту историю и выбросить ее из головы. Ночь была такой длинной, мы успели сказать друг другу все, что должны были, и утром следовало поставить точку. Собираясь домой, я твердо решила так и поступить, – печально обняла Сюй Ячэня на прощанье, зная, что мы никогда больше не увидимся. Заднее сиденье в такси было залито солнечным светом, а мое сердце разрывалось от отчаяния. Я никогда больше не увижу Сюй Ячэня, значит, никогда уже не подойду к папе так близко. Машина увозила меня прочь, и я почти видела, как медленно ползет вниз рулонная дверь, закрывающая от меня прошлое.

И следующей ночью мне впервые приснился тот странный сон. Во сне мне лет восемь или девять, волосы собраны в растрепанную косичку, – там я такая же, как когда мы с тобой познакомились. Я сижу в раскачивающемся поезде. В вагоне пусто, полумрак, пол застелен потрепанным ковром со старомодным узором. Вдруг к ногам подкатывается красная матрешка. Я беру ее в руки. Деревянная матрешка сверху донизу покрыта блестящей алой краской, на ее лице блуждает сальная улыбка. При этом матрешка грузная, выглядит величаво, и глаза у нее ясные, как у бодхисатвы.

Я слышу резкий женский голос:

– Открой ее!

Развинчиваю матрешкин живот, внутри вижу еще одну матрешку, поменьше. Я открываю и ее, там оказывается еще одна, еще меньше. Я без остановки кручу матрешек, на лбу выступает испарина. Одну за другой, одну за другой, кажется, они никогда не кончатся.

– Открой ее, открой!

Женский голос эхом возвращается от стен вагона. Половинки матрешек с дробным стуком перекатываются по полу.

Я просыпаюсь в луже ледяного пота. Тан Хуэй мягко гладит меня по спине: “Это всего-навсего плохой сон”.

Я прижимаюсь к его груди. Я еще не знаю, в чем смысл этого сна, но чувствую, что так просто все не кончится. И правда, спустя неделю мне снова позвонил Сюй Ячэнь.

– Хочу с тобой увидеться, – прошептал он в трубку.

В тот же день он встретил меня на машине и повез в загородный ресторан. Был ясный летний вечер, в воздухе пахло травой. Машина ехала по широкой трассе, слева и справа раскинулись пышные пшеничные поля, багряное солнце неторопливо уходило за горизонт, по радио звучала песня “Детство” Ло Даю. Я и правда почувствовала себя ребенком, которого отпустили на каникулы, и вдруг очень развеселилась.

Ресторан окружали высокие деревья, цикады пели у самого уха. На уличных столиках горели миниатюрные белые свечки, а в пруду плавали пурпурные кувшинки.

– Мы с тобой знакомы целых восемнадцать лет, – сказал Сюй Ячэнь. – Согласись, трудно в это поверить. В последнее время я часто думал о тебе. Ты помогла мне многое вспомнить, с тобой я чувствую себя удивительно настоящим.

Я подняла бокал:

– За все настоящее.

Воля моя таяла в вине, мало-помалу исчезавшем из бутылки. Я забыла данное себе обещание и снова поехала домой к Сюй Ячэню. Там мы занимались любовью, а потом, вдребезги пьяные, заснули. Благо около полуночи я проснулась от жажды. Телефон на тумбочке исступленно мигал. Я соскочила с кровати, сунула ноги в туфли, попрощалась с Сюй Ячэнем и выбежала на улицу.

Тан Хуэю я нескладно наврала – дескать, мы с коллегами решили выпить после работы.

– Мы договорились, что теперь будем собираться почаще, – сказала я, заранее готовя предлог для всех будущих отлучек.

– Похоже, пора мне учиться пить, не то опозорюсь перед твоими друзьями, – сказал Тан Хуэй.

– Тебе они не понравятся. Скучные люди.

На выходных Сюй Ячэнь снова позвонил. Укладывая волосы, я вдруг поняла, что не узнаю себя в зеркале. И комната в отражении тоже показалась незнакомой – может быть, из-за новых штор, их цвет был не такой, как я хотела, слишком яркий, агрессивно-зеленый. Скользнув взглядом по правому краю зеркала, я вдруг увидела, что из серого угла комнаты за мной следит пара глаз.

– Папа! – Я обернулась.

Он сидел в углу, одетый в коричневый вязаный жилет, который носил много лет назад, волосы сально блестели. На кожаном ботинке покачивался зеленый солнечный зайчик. Папа смотрел на меня без всякого выражения и молчал.

– Я не знаю, что делать, папа, – сказала я. – Я просто хочу быть ближе к тебе.

Зеленый солнечный зайчик, искрясь, утонул в моих слезах. Пятно света расплылось перед глазами, и папа исчез.

Пусть это был всего лишь мираж, но его появление отпускало мою вину. Что может быть важнее, чем оказаться ближе к папе?