Кокон

К зиме папа наконец вернул долг. Но деньги он получил вымогательством у хозяина какого-то ресторанчика, потом тот человек написал на него заявление в полицию, и папе дали шесть лет. Папа был частым гостем полицейского участка, и мы знали, что рано или поздно его по-настоящему посадят. Теперь он наконец оказался за решеткой, и мы вздохнули с облегчением: большая удача, что сел не за убийство или поджог.

В самый холодный день зимы мы с бабушкой и тетей поехали в пригородную тюрьму на свидание с папой. В небе кружили снежинки, мы везли с собой два темно-синих свитера, которые тетя связала ему английской резинкой. Папа был чисто выбрит, и я впервые видел его с такой короткой стрижкой, если он опускал голову, под волосами проглядывала синеватая кожа, а еще шрам в цунь[33] длиной. Выглядел папа бодрым и на удивление спокойным. Бабушка проявила небывалую доброту, велела папе не тревожиться: Чэн Гун поживет у меня, все расходы я подсчитаю, как выйдешь, сразу мне и отдашь. Шесть лет мигом пролетят. Когда бабушка сказала про шесть лет, папа болезненно дернулся. Тетя поспешила добавить, что так долго ждать не придется, наверняка освободят досрочно. Яцзюань ко мне ни разу не приходила, мрачно сказал папа. Передайте ей, чтоб ждала. Яцзюань была той самой вдовой, как я слышал, красотой она не блистала, да и зубы росли торчком, не знаю, что он в ней нашел. Но папа очень любил эту Яцзюань и, освободившись из тюрьмы, поехал за ней в Ханчжоу. Она с подругой открыла там фирму по производству одежды, у них была своя небольшая фабрика, и папа стал заведовать складами. Видимо, Яцзюань не любила папиных родственников и не разрешала ему с нами общаться, поэтому он ограничивался звонками и небольшими денежными переводами на Новый год. Папа так и не возместил бабушке расходы за мое содержание, ей это, конечно, не нравилось, зато теперь она вздохнула с облегчением и могла больше не тревожиться за его жизнь.

После папиного исчезновения в триста семнадцатую палату вернулась тишина. Теперь я снова мог навещать дедушку, но вместо этого увлекся шахматами сянци и каждый день бегал в небольшой хутун[34] неподалеку от Наньюаня наблюдать за игрой. Там был один старик, настоящий мастер сянци, в игре ему не было равных. Я пытался попасть к нему в милость, носил за ним складной стул, наливал чай. Втайне я мечтал, что однажды старик научит меня своему мастерству, как дедушка из сна. Но он не обращал на меня внимания, а если я что-то спрашивал, ответы цедил в час по чайной ложке, и все какие-то туманные истины, ни слова об игре в сянци. Но я все равно влюбился в его совершенномудрый облик и твердо решил стать учеником старика, ловил на лету каждое его слово, а дома усердно обдумывал все, что услышал. На выходных в хутуне народу собиралось еще больше, и, пообедав, я со всех ног бежал смотреть за игрой, позабыл и про дедушку, и про триста семнадцатую палату. Зимой игроки перебрались из хутуна в ближайший ресторанчик, дым там стоял коромыслом. Но вдруг старик пропал. Потом от кого-то из его знакомых я услышал, будто он заболел раком и лег в больницу. Спустя еще несколько дней мне сказали, что старик, должно быть, умер – его дочь видели с траурной повязкой на рукаве. Люди и дальше собирались в ресторанчике, чтобы поиграть в сянци, но играли они из рук вон плохо, сидели над доской, а ходить боялись, да еще просили совета у зрителей. Я плюнул и больше туда не ходил.

Зима почти миновала. Я наконец-то вспомнил о дедушке из сна. Наверняка он окончательно во мне разочаровался. Мне было стыдно снова являться ему на глаза, и я долго не заходил в триста семнадцатую палату. Но дедушка из сна и не думал сдаваться. Скоро я понял, что раз в несколько лет он находит способ “воскреснуть” и вернуться в мою жизнь.

Рассказ об очередном его воскрешении надо начать с моей школьной жизни. Наверное, впервые оказавшись в начальной школе Наньюаня, ты тоже удивилась ее убогости. Двухэтажное здание и рядок одноэтажных коробок – вот и вся школа. Дворик такой маленький, что даже не нашлось места для баскетбольной стойки, поэтому кольцо попросту прибили к стене, и оно кое-как исполняло роль единственного спортивного сооружения на всю школу. Ученики были детьми работников медуниверситета, а педсостав формировался в основном из родственниц сотрудников больницы. Взять, к примеру, учителя Ян, нашу классную руководительницу, – ее перевели в Наньюань вместе с мужем и за неимением более подходящей должности поставили работать учительницей младших классов. Многие учителя еще вчера жили в селе и плохо говорили на путунхуа[35], а мы читали тексты из учебника, подражая их выговору, и радовались, что выучили новый язык. Некоторые преподаватели устраивались в школу, потому что туда ходили их дети, такие ученики оказывались на особом положении, им позволялось больше других.