Кокон для Стены Плача

Музыка, скрипел тлеющий огонек пахучей ароматической палочки. Сакля, лачуга, хибара, хижина, крытая ветками пальмы.

Затем, слава богу, пошел пальцами вверх, перебирая каждый позвонок, расползаясь, как осьминог, по плечам, забрал голову в чашу своих огромных ладоней, слегка запрокинул, потянул на себя (она впервые застонала), — встряхнул, повернул лицом ко мне…

Я увидел ее глаза, полные восторга, боли, обожания.

Взгляд на меня, но не адресованный, не принадлежащий мне. Наверное, так она смотрела на своего мужа, моего друга, когда ставила ему рога.

Случайный самец массирует случайную самку.

Затем он вынудил ее перевернуться, и началось самое мучительное.

Отнял у нее лифчик, который она прижимала к груди, откинул ее руки, как будто готовя к объятиям.

Заколдовал над грудью, с которой мне так повезло, как я считал ранее, не предполагая мук из-за ее совершенства, из-за возможности, а также необходимости с кем-то делить это богатство. Обошел каждую ладонями, обмял, тяжело дыша. Пару раз сказал «расслабься» — конечно, для него нет «ты» и «вы», дикарь…

 Что же ты так тяжело дышишь? Неужели устал? Это ведь так привычно для тебя. И вспотел, аж волосы прилипли ко лбу!

Дошел до пупка и ниже: она содрогнулась — как это знакомо, но так ли глубоко, блаженно бывало содрогание со мной? Не уверен.

И ниже… Это уже слишком.

И наклонился, как будто собираясь испить из чаши и вытянул шоколадные губы.

Я шевельнулся, борясь с першением в горле, боясь потерять сознание или закричать, — она вздохнула, как будто освобождаясь от огня горячей влагой внутри. Я встал. Или мне показалось, или захотел встать. Но его уже не было рядом с чашей, он опять смотрел на ступни, уже без очков. И сказал без акцента: «Сейчас заканчиваем». Или был акцент?

Она вставала, измученная, и, наверное, счастливая — да, я искал счастье в ее глазах, но она смотрела вниз, опустив веки, как шторы на вечерние окна.

* * *

Она обращает внимание на мертвых рыб. Предположительно, это мурены. Каждая мертвая мурена лежит долго, часы, сутки. Мелкие рыбы и иные водяные существа опустошают ее брюхо, тело постепенно превращается в тряпку, оно все легче, трепещется, колышется все с большей амплитудой, и наконец исчезает, как мусор.

— Шер, оказывается, воевал, — говорит Марина восторженно. — Он был ранен. Это подвигло его на медицину. Он помог себе, потом стал помогать другим.

— Обычная история, — небрежно говорю я.

— Он вахтуется, пару месяцев здесь, потом неделя дома, в Каире. Так мало? Говорит, мало, но нужно работать, деньги, помогать детям, дать образование внукам. Они тут все вахтуются. И обслуга, и военные…

— Наши люди тоже вахтуются по таким же причинам.

Я непоколебим, меня трудно удивить.

Она стала ходить на массаж каждый день, я плелся рядом, как раб. Иногда ей удавалось провести меня, и она принимала сеанс массажа «без охраны» — оттуда, из бесконтрольных сеансов, эта социальная лирика. Впрочем, не только социальная:

— Он рассказал, как я должна медитировать. Лечебная медитация. Лечь, расслабиться. Представить, что мой живот, все то, что в животе… То есть всё внутри меня, вся я — это море. Всё, что во мне, — это кораллы, гроты, выступы. Туда проникают лучи солнца. Мягкие водоросли, рыбы. Среди них есть большие. С большими губами. Губами-присосками. Они этими губами — целуют, слега посасывают…

— И причмокивают, — подсказал я. — Это он так хорошо изъясняется по-русски?

Марина не обратила внимания на мою вставку.

— Нужно внимательно вглядеться в себя. Понять, где, в каком месте… и пустить туда рыб, они будут своими мягкими губами… целовать, щекотать. И мне станет легче, и я буду смеяться от счастья. А потом придет сон, и все это будет уже сниться.

Она помолчала, с глуповатой полуулыбкой, щурясь, как близорукая.

— Конечно, это мои слова. А он только дал понять. Скупыми словами и жестами.

И прикосновениями, подумал я.

— И прикосновениями, — добавила она. — Он волшебник.

А ты шлюха.

Полярное сияние

Марина заменила симку на телефоне, теперь у нее был местный, египетский номер, который она сообщила только матери и еще паре близких родственников. Последней каплей, подвигнувшей её к такой замене, стала СМС-угроза от Пана директора, совсем выжившего из ума, рехнувшегося на почве безответной любви или, скорее, на почве униженного самолюбия: его нищая шлюха ушла к другому, вы только подумайте, такому же нищему и такому же нулю, как и сама.

«Тварь я всё сделаю чтобы ты мне ответила!!! Ты будешь звонить мне умолять!!! Будешь жить и мучиться жить и мучиться!!! Если сегодня же не ответишь война сука или сама позвони. Время пошло!!!»

Истерика без запятых, но с тройными восклицательными.

— Мама! — кричала Марина на весь берег, не приставляя телефон к уху, а держа его перед лицом. — Ради бога, никому-никому этот номер! Ах, он уже сто раз звонил? Ну, конечно. Вот поэтому — никому. Мама, какой может быть пожарный случай, ну что ты, в самом-то деле. Сердце, у тебя сердце, нормальное у тебя сердце, не выдумывай. Да? Ты выдумываешь. Ну, ладно, только дяде.