Главная ее проблема, в которой она не признавалась, а я не подавал виду, что догадывался об этой ее «задаче», состояла в том, что она пыталась во мне прочесть бывшего мужа. Во мне — его крупицы, его детали — от нашего общего.
Говорила: слушай, а ты был в ресторане, когда тому-то дали так, что он вверх тормашками и потерял сознание? А вот в стройотряде, когда он упал с лесов, ты где был? И если узнавала, что я как раз был рядом, принимал участие — она счастливо смеялась. Потом я стал привирать, благо это ничего не стоило, даже учитывая мой плохой артистизм — она охотно во всё верила.
Однажды она сказала:
— Высоцкий пел, мне нравилось в детстве… Мол, хорошую религию придумали индусы, что мы, отдав концы, не умираем насовсем. Что мы в другой жизни воплотимся неизвестно во что, в кого. И знать не будем о своей предыдущей жизни. Обидно, весь опыт коту под хвост. Но не поэтому я не хочу другой жизни. Даже если эта дурная. Следующая может быть еще ужасней. Вдруг родишься в голодной негритянской семье. Или тебя возьмут в заложники и будут пытать. Или…
Замолчала, и продолжила без всякого перехода:
— Ты знаешь, я поняла. Я делаю вид, что живу. Мне так легче. От осознания того, что худшее позади, да и вообще оно меня не касается. Как бы индуска. Во второй жизни. Я эгоистка, да? Извини за признание, ведь если я буду жить взаправду, то в чем тогда твоя роль? В громоотводе? Это было бы обидно тебе, я знаю. Да и невыносимо, наверное.
Я иногда ее не понимаю.
Позже проявились ее способности забывать. Причем, забывать не только то, что «нужно» забыть — то есть все свое порочное, что может угнетать совесть и, соответственно, отравлять жизнь, — но и простое житейское, что забывать не стоит. Человек, не знающий ее прошлого, мог вполне оценить ее забывчивость как обыкновенный склероз: она не помнила того, что сказала час назад, место, куда положила вещь, и так далее. Я не уверен, что это единственно результат «работы над собой», скорее всего, в сумме забывчивости нужно учесть последствия всех стрессов, а возможно и наследственные особенности. Кажется, этот «склероз» вполне ее устраивал.
— Ты именно тот, кого мне не хватало. Да-да! Сейчас у меня душа на месте, и я не хочу оглядываться. Но ты не мог появиться раньше.
Иногда ее разговор трудно назвать речью, скорее, это бормотание, переходящее в бред. Ну, бормочи, несчастная, если тебе легче. Только, мадам, будьте добры, не надо признаний в…
— Чем ты хорош по сравнению с теми, кто у меня был… Ты меня не любишь. И мне так спокойно. Значит, я не причиню тебе ничего существенно плохого.
Вот это другое дело, спасибо.
Один всего раз была встреча с ее матерью — она под пустяковым предлогом явилась, чтобы посмотреть, где и с кем на этот раз живет ее непутевая дочь. Удивительная похожесть. Но только внешне — фигура, походка (можно спутать со спины). Она даже моложе выглядит! Спокойная, уверенная, безгрешная — в этом ли соль отличия? У Марины тоже вздернут подбородок, тоже взгляд со смешинкой, но — притворство и напускной вызов.
Марина ненадолго оставила нас одних.
Женщина, занесшая в квартиру аромат полевой ромашки (простые духи от чистого тела), сказала, глянув куда-то в потолок: «А мне Серёжу очень жаль. Очень. Если бы у них с Мариной были дети… ничего бы этого не случилось».
Вздохнула, издав, чуть слышно, сладкий женственный стон, — повеяло душевностью и правдой.
В эту цветочную женщину, так вздохнувшую после простых человеческих слов, я, пожалуй, мог бы влюбиться. Или, даже, не влюбиться, а полюбить. Нехорошо, конечно, так думать в данной ситуации, но какого мужчину не посещают подобные, а то и более приземленные и более грешные мысли! Так что, ладно, было бы в чем каяться: она ушла (кажется, успокоенная), — а я перекрестился и забыл (не дай Бог таких треугольников!)
Максимка
— Я Абдул… да, очень приятно, — маленький, изящный, черный, как обугленная спичка арапчонок поклонился и Марине, — а тебя?.. Очень приятно.
Эта встреча случилась в день нашего заезда в отель, мы первый раз вышли на пляж, успели искупнуться, поздороваться с морем, и стояли у лежаков, озирая местность, где нам предстояло провести несколько курортных дней. Как и все заезжающие, мы тут же стали объектом внимания всех дельцов малого бизнеса, промышляющего на курортах. На этом курорте, как потом выяснилось, бизнеса было немного: несколько магазинов, встроенных в череду невысоких малоэтажных строений, да массажный салон, расположенный прямо на песчаном берегу в образе бедуинской сакли. Эту самую массажную саклю и представлял собой пляжный зазывала, молодой человек лет двадцати пяти, кудрявый и, пожалуй, самый черный из всех арабов, виденных нами от аэропорта до отеля.
— Зови женщину на «вы», мы старше тебя.
Я поправил арапчонка, хотя это не имело большого значения ни для меня, ни для Марины. И сразу ощутил себя брюзгой и немного устыдился.
— Ладно! — арапчонок улыбнулся. — А меня лучше, знаешь, как? Максимка. Фильм такой есть у русских, смотрели? Я — Максимка. Похож? Мне говорили русские — похож.