Кокосовое молоко

Росенда была одной из самых красивых девушек Калуко. Она знала по-испански. Ей не исполнилось и восемнадцати, когда она вышла замуж за пильщика ньо Педро Кальсадиа; он, разумеется, тоже говорил по-испански и был обладателем дома, орошаемого участка и четырех коров. Целое состояние, не так ли? К тому же, у него были две вещи, которые возбуждали зависть всего селения: кубышка, закопанная под кроватью — в том, что она есть, не сомневался никто, — и револьвер, висевший на ягодице, — его можно было видеть собственными глазами.

У ньо Кальсадиа было две любви: жена — для нее он покупал самые дорогие шали, туфли и платья, какие только были в лавках Исалько, — и пила-«англичаночка», сверкающая и навостренная, — ею он зарабатывал деньги, чтобы платить за все эти роскошества.

У ньо Кальсадиа было два достоинства: безошибочный вкус на лучшие ткани — китайскую шерсть, американский зефир, полотно, индийский шелк, батист, седалин, кружева и тому подобное (все это для жены) и редкое умение покупать ценную древесину — кедр, красное дерево, перечное, лавр, ромовое дерево, фунеровое, дынное, кортесовое, бальзамное и прочие породы (все это для пилы).

У ньо Кальсадиа было также два недостатка: подозрительность, довольно обидная для его жены — он стерег ее от всякого, кто хотя бы пару раз прошелся мимо двери его дома, — и нестерпимое желание пустить в ход свой револьвер по поводу, не стоившему и выеденного яйца.

Росенда, которая хорошо знала достоинства и недостатки ньо Кальсадиа, повиновалась ему во всем. Она надевала на себя все украшения, какие только ни покупал ей муж, хотя даже к окну не подходила. Она была примерной женой, хотя уж слишком красивой и честной.

— Скажи мне, Ченда, почему ты ни разу не надела обновы?

— Какой?

— Голубого платья на нижней юбке, что я принес.

— Это потому, что я хочу пойти в нем в воскресенье к обедне.

— Но ты ведь знаешь, не по нраву мне это. Не для того я трачу денежки, чтобы доставлять удовольствие деревенским мужланам, которые таращат на тебя глаза. С меня довольно, чтобы ты наряжалась для меня одного.

— Хорошо. Я его надену вечером.

— Вот такой я тебя люблю, проказница. Зажгу-ка лампу, чтоб получше тебя рассмотреть.

Вы меня спросите, а не был ли ньо Кальсадиа деспотом? Быть может. Я никогда не был женат и не могу вам ответить. Мне неведомо, для каких надобностей наряжаются женщины, да меня это и не интересует. Что мне ведомо, так это только то, что одетые по теперешней моде, либо раздетые, выглядят они одинаково. Красивы необыкновенно! И еще мне ведомо, что, будь все мужья, как ньо Кальсадиа, страдать пришлось бы нам, холостякам. Ибо никогда бы нам не видеть красивых платьев на улице. А больше мне неведомо ничего.

Была Росенда, повторяю, женою безупречной. Гордился ею, повторяю, ньо Кальсадиа. Но повтори я это вам хоть тысячу раз, как в песне, кое о чем завистники в селении все же судачили.

— Всякий раз, как ньо Кальсадиа отправляется в Исалько, — услышал я как-то, — Росенда бежит кушать апельсины сеньоры Паулы.

«Эка беда! — сказал я себе. — Нечего им больше сказать о Росенде, вот и болтают».

И я позабыл об этом разговоре. Какое мне дело до того, куда деваются апельсины сеньоры Паулы?

* * *

Однажды, как мне потом рассказали, ньо Кальсадиа сказал своей жене, чтобы она не ждала его к обеду, так как у него полно всяких дел в Исалько.

Но где они у него действительно были, так это в апельсиновом саду сеньоры Паулы. Там он действительно натворил дел: убил двух человек. Двумя выстрелами убил Росенду и мирового судью.

В Калуко поднялся ужасный переполох. В тот день только и было разговоров, что об убийце да об убиенных.

Желая получить для «Эль-Сонсонатеко», чьим корреспондентом я являюсь, точные сведения, я пошел на дом к сеньору алькальду.

— Он их убил, — сказал мне алькальд, — потому что застал их, когда они ели апельсины сеньоры Паулы.

— За это?.. Может быть, на обязанности ньо Кальсадиа было стеречь эти самые апельсины?

— Нет, сеньор, но дело обстоит именно так. Уже четыре месяца, как они ели апельсины сеньоры Паулы.

Они ели апельсины сеньоры Паулы!

Больше я ничего разузнать не сумел.

* * *

Некоторое время спустя одна старуха из Исалько помогла мне распутать этот клубок в Калуко.

Упомянутая сеньора Паула была владелицей знаменитых апельсиновых садов. Владелицей, это только так говорилось, ибо в селении их превратили в своего рода Елисейские Поля. Это был старый обычай среди юношей и девушек, которые намеревались преступить какую-нибудь заповедь. Они уж знали, куда им идти: в апельсиновые сады сеньоры Паулы. Но туда же ходили — хотя, к счастью, редко — и другие, непрошеные гости, те, кто жаждал и хотел вкусить справедливости. То были те самые мужья, которые становились, как сто тысяч чертей, когда узнавали, что их жены едят апельсины сеньоры Паулы.

Перевод С. Вайнштейна

Колокольчик скорбей господних

— Колокольчик скорбей господних. С тремя реалами и полкуартилье ньо Липе Реке посылает его нинье[15] Патросинии де Лопес.