Читаем Кокосовое молоко полностью

Мою радость как рукой сняло. Как… я старик?.. Ах, злодей! Ну, попадись ты мне в другом месте, разбойник! Инстинктивно я нащупываю в кармане револьвер. За подобную любезность надо платить той же монетой. Страх делает человека смелым. И после нескольких па, необходимых для того, чтобы не выдать себя, я говорю своей даме:

— Пойдем, Лупе, сядем. Мне хочется выкурить сигару из тех, что ты делаешь…

— Хорошо. Вы побудьте с моей наной[7]. Видите, вон она зовет вас. Принести вам стопочку «Молока тигрицы»?

— Да, дурнушка, все, что тебе захочется…

И вот я уже под покровительством сеньоры Томасы, которая ведет со мной приятнейший разговор. Ну и хитра же эта старушка! В присутствии дочерей она говорит, как Геродот, а когда они ее не слышат, превосходит самого Аретино.

Мы беседуем. Я, конечно, склонен говорить о сельских новостях, она же, наоборот, только о том, что происходит в Сан-Сальвадоре.

— Ваше здоровье, дон Феде!

— Ваше здоровье, мама Томаса!

Пение незнакомой птицы, давно привлекшее мое внимание, теперь слышится ближе.

— Сеньора Томаса, скажите, что это за птичка поет время от времени?

— Ах, как хорошо! Словно горный ручеек. Похоже на уроплан, а?

— Нет, нана, — объясняет Лупе. — То, о чем говорит дон Федерико, это пенье сигуамонты.

— Сигуа… как?

— Сигуамонты. Не прикидывайтесь простачком.

— Пусть будет по-вашему, мне все равно. Так что же это за птичка, сеньора Томаса? Вы знаете столько историй, что и тут, должно быть, можете кое-что рассказать. Расскажите же.

— Сигуамонта — птица волшебная; она напоминает мне уроплан. Вот послушайте. В прошлом году я вышла во двор покормить кур и вдруг слышу: где-то близко журчит ручеек. Прислушиваюсь. Ручеек как будто все ближе. Ну, хорошо… «Что же это такое?» — говорю я себе. Вышли дочери, тоже услышали и, показывая на небо, кричат мне: «Посмотрите, нана!» И что же мы увидели, пресвятой Иисусе! Летят три огромные птицы — уропланы!

— И вы испугались? — спрашиваю я.

— Немножко… — отвечает Лупе и безудержно смеется.

Но старуха, та с амбицией, и отвечает не сразу.

— Испугались, мы? Уропланов? О нет!.. Мы же знали, что это такое. Кто этого не знает!

Сеньора Томаса говорит с апломбом, и я действительно верю в ее осведомленность об этих стальных птицах.

— И близко пролетели эти аэропланы?

— Ну прямо над головой!

— Много их было?

— Много.

— Должно быть, вы их хорошо разглядели?

— Ну еще бы! — с серьезным видом громко восклицает старуха. — Представьте себе, один из них немножко устал и собирался отдохнуть на ветке бальзамного дерева.

— Нана!

— Ну что ты знаешь! Я же видела. Да, он хотел усесться на ветку. Но тут на него залаяли собаки, и он испугался.

— Дай мне сигару, — говорю я Лупе, чтобы позабыть эту галиматью, ибо чувствую, что вот-вот взорвусь.

Но чему удивляться? Эта старая лгунья права. Все люди на земле, будь то политики или литераторы — крупные или мелкие, неважно, — разглагольствуют о вещах, в которых ни йоты не смыслят. Я сам только что говорил вам о Геродоте и Аретино, хотя никогда и в руки не брал их сочинений.

— Сейчас я принесу вам ваши тамали, — говорит мне с прелестной гримаской Лупе.

— И дай нам чего-нибудь выпить, — распоряжается сеньора Томаса.

— Мне только один тамаль, Лупе.

— Только один? Они же малюсенькие, а какие вкусные! Те, что для вас, я сама делала…

— Тогда я все их съем. Но ведь мы же договорились ужинать вместе.

— Конечно. Вы думаете, что у меня нет рта?

— Рта? Да у вас целый ртище с огромными собачьими клыками и…

— Так точно, сеньор насмешник, — и она убегает на кухню за тамалями.

Мы ужинаем. Во дворе гости — группы и неразлучные парочки — тоже едят тамали. Юноши говорят вполголоса, и глаза у них блестят. Девушки слушают их, нежные, улыбающиеся, робкие.

Здесь царит искренность, доверие, скромность, но самое главное — жизнерадостность.

От «Молока тигрицы» сеньора Томаса становится откровенной. Воспользовавшись случаем, я прошу ее:

— Расскажите же мне ту историю!

— Какую?

— Про волшебную птицу.

— Про сигуамонту? Уж будто вы не знаете… Ну и хитрец!

— Нет, сеньора, для меня все это ново.

— Ну, тогда слушайте. Сигуамонта — птица нехорошая, но некоторым мошенникам она приносит пользу. Мой тата[8] рассказывал мне, что он видел эту птицу; она похожа на птицу гуаусе и прилетает петь к дорогам. Ну, а еще рассказывал он мне то, что вам очень понравится. Если девушка не уступает своему возлюбленному, он знает, что ему нужно делать: поухаживать за сигуамонтой.

— Как это?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Чудодей
Чудодей

В романе в хронологической последовательности изложена непростая история жизни, история становления характера и идейно-политического мировоззрения главного героя Станислауса Бюднера, образ которого имеет выразительное автобиографическое звучание.В первом томе, события которого разворачиваются в период с 1909 по 1943 г., автор знакомит читателя с главным героем, сыном безземельного крестьянина Станислаусом Бюднером, которого земляки за его удивительный дар наблюдательности называли чудодеем. Биография Станислауса типична для обычного немца тех лет. В поисках смысла жизни он сменяет много профессий, принимает участие в войне, но социальные и политические лозунги фашистской Германии приводят его к разочарованию в ценностях, которые ему пытается навязать государство. В 1943 г. он дезертирует из фашистской армии и скрывается в одном из греческих монастырей.Во втором томе романа жизни героя прослеживается с 1946 по 1949 г., когда Станислаус старается найти свое место в мире тех социальных, экономических и политических изменений, которые переживала Германия в первые послевоенные годы. Постепенно герой склоняется к ценностям социалистической идеологии, сближается с рабочим классом, параллельно подвергает испытанию свои силы в литературе.В третьем томе, события которого охватывают первую половину 50-х годов, Станислаус обрисован как зрелый писатель, обогащенный непростым опытом жизни и признанный у себя на родине.Приведенный здесь перевод первого тома публиковался по частям в сборниках Е. Вильмонт из серии «Былое и дуры».

Екатерина Николаевна Вильмонт , Эрвин Штриттматтер

Проза / Классическая проза