Коктейль из развесистой клюквы

— Лазарчук сказал, что мы с тобой идиотки и нам место в дурдоме. Может, зря мы лезем не в свое дело? Я имею в виду убийство Борьки. Очень оно мне не нравится!

— А как оно должно было не понравиться самому Борьке! — цинично хмыкнула я.

Ирка даже не улыбнулась, и я сменила тон, примирительно сказав:

— Да ладно тебе! Хочешь, оставим все как есть и не будем отбирать хлеб у Лазарчука? Сереге, когда он начнет на нас орать, пообещаем держаться от детективной истории в стороне. Развратницу Лелю искать не станем. А порнографические снимки выбросим на помойку или без разговоров отдадим первому же, кто попросит!

— Мне! — тут же сказала Ирка, разом повеселев.

— Держи! — Я вытащила конверт с фотографиями из своей сумки и отдала подруге.

— Спасибо, — сказала Ирка. — Лен, а можно, я теперь домой поеду? Ну, раз уж мы решили завязать с расследованием… А Лазарчуку ты за нас обеих пообещаешь самое что ни на есть примерное поведение.

Мы уже подъехали к моему дому, и я посмотрела на свои окна — в них горел свет. Интересно, рассерженный Лазарчук уже приехал или в квартире только свои? Скорее всего, Мася с няней, а Колян, вероятно, еще не пришел с работы.

— Ладно, драпай! — великодушно разрешила я Ирке. — Серегу я беру на себя. Двигай домой, передавай привет Моржику и выбрось из головы всякую детективную чушь.

— Детективную и дефективную! — хихикнула подруга, намекая на наш визит в заведение доктора Топорковича.

Я вылезла из машины, захлопнула за собой дверцу и вошла в подъезд. Там было темно, как в склепе, и примерно так же пахло. Я пошарила по стене, нашла выключатель, нажала, но светлее от этого не стало. Очевидно, перегорела лампочка. Неужто трудно ввинтить новую? Электрификацию своих лестничных прощадок жильцы нашего дома осуществляют по очереди, и теперь, кажется, пришел черед Крутиковых раскошеливаться на лампочку Ильича, а их семейство известно в нашем доме редкой экономностью. Причем, это их фамильная черта, она присуща всем Крутиковым без исключения! Дедуля, выгуливая собачку, походя собирает в сумочку пустые бутылки и упавшие с балконов прищепки, бабушка конкурирует с местными пацанами в борьбе за яблоки-паданцы, а десятилетняя внучка Даша в свободное от школьных занятий время торчит в парке, подкарауливая свадебные кортежи: жениха и невесту традиционно осыпают денежной мелочью, а у Дашеньки уже наготове милый детский кошелечек.

Я укоризненно посмотрела на дверь Крутиковых. В темноте ее месторасположение выдавали только звуки, доносящиеся из квартиры. Семейство Крутиковых, на две трети состоящее из глуховатых стариков, смотрело вечерний сериал. Просмотр сопровождался комментариями. Я невольно заслушалась.

— Зорайда, где Жаде? — с тревогой и нескрываемым подозрением спрашивал экранный герой.

— И-и, спохватился, спаниэль вислоухий! — ехидно отвечала ему бабушка Крутикова. — Жадя-то твоя, сучка бесстыжая, да-авно уже с Лукасом кувыркается!

— Не лги мне, Зорайда! — очевидно, не услышав бабулин донос, сердился обманутый муж. — Отвечай, где Жаде?

— Сказали же тебе: в койке с любовником она! Эх, ты, дурак! — с удовольствием отвечал дед Крутиков. — Такого второго дурака пойди поищи!

— Пойдем искать ее вместе! — пропустив мимо ушей оскорбление, настаивал киногерой.

— Щас, побегу, только шнурки поглажу! — издевательски отвечала ему десятилетняя Даша. — Ну ты и лох!

— Господин мой! — волновалась в телевизоре пожилая марокканка бразильских кровей.

— Тюха слепошарый! — издевательски вторил ей старик Крутиков.

— Верблюд рогатый! — веселилась бабуля.

— Жаде! — виртуозно смешав в голосе гнев и облегчение, восклицал актер.

— Пришла, потаскуха! — опередив законного супруга, набрасывался на героиню сериала дед Крутиков.

— Зенки накрашенные вылупила и улыбается, стерва! — сердилась бабушка.

Семейство дружно смыкало ряды, чтобы ополчиться на Жаде.

Заслушавшись этим спектаклем, я почти прижалась к крутиковской двери, и потому человек, вошедший в подъезд через полминуты после меня, даже не заметил моего присутствия. По тяжелой поступи и матерному ворчанию я признала подругу грузчика, моего соседа по площадке. Бубня себе под нос ругательства, баба прошла мимо меня и затопала вверх по лестнице.

Клавдия ступала тяжело, потому что в руке у нее была сумка с провизией, а на сердце лежал камень. Процесс формирования в грудной клетке Клавы булыжника начался еще утром, когда Василий Ижицин неосмотрительно раскритиковал яичницу, приготовленную подругой на завтрак.

— Все-таки не умеешь ты, Клавка, с яйцами обращаться, — заявил Вася, неодобрительно разглядывая чуток пригоревшую глазунью, желток из которой вытек, а белок запузырился и сделался жестким, как линолеум на вспененной основе.

Клава с утра была не в духе, и это, в общем-то, невинное замечание оскорбило ее как женщину. Выхватив у опешившего сожителя тарелку, она свирепо рявкнула:

— Хочешь сказать, что я тебя в постели не устраиваю?!

Вася изумленно хлопнул глазами и, еще надеясь вернуть свою тарелку, примирительно сказал:

— Ты чего, Клава? Озверела?