— Что ты! Сдурел?! И в голове нету, – попятился от него Смольков. – Да пусти руку-то! Отпусти!
Почти у самых ворот кузни Андрея вдруг охватила оторопь. А если там спросят, зачем пришел? работу всю переделал? А он что в ответ? Рожа, поди, сияет. На ней, как красками, все написано. Афанасий с Никитой сразу увидят.
Андрей постоял, послушал удары молота. А ведь в кузню могут и не пустить больше. На душе от этого стало нехорошо. Зачерпнул снегу руками, отер лицо. Надо же так случиться! Люди его приютили, а он? Стыдобища в глаза посмотреть Никите, Анне Васильевне, Афанасию. За их приветливость и хлеб-соль он чуть не завел такой грех в дому...
И Андрей не пошел в кузню. Вернулся во двор и заспешил: напилил бруски для яслей, отесал топором и стал ожесточенно строгать рубанком. Надо же так случиться. Ну, добро бы мог женихом быть. А так? Голь-переголь. А Нюшка балованная всем домом, не ровня ему. Ей хаханьки да игрушки. Посмеется – и все. А завтра ей может новая блажь явиться. Скажет домашним – мол, пялит глаза на нее Андрей, и Лоушкины ему покажут, где бог, а где порог. И еще как покажут.
И бранил себя, и казнил, а памятью был еще на повети, с Нюшкой. Слышал ласковый ее смех, торопливый шепот, чувствовал откровенную зыбь тревоги. Нежность прикосновений Нюшкиных была еще на губах, на щеке, шее. Тонкая пахучая стружка из-под рубанка грудилась. Андрей работал споро, со злостью. Бруски превращались в спицы – одна к одной, ровненькие, не отличишь.
Эх, и правда, узнал бы про паспорт Сулль! Два-три года – не срок. Что угодно можно перенести. Покорился бы, потерпел чужбину. Зато потом в Колу бы возвернулся вольный. Тогда бы и с Нюшкой можно разговоры вести. И в деревню свою непременно бы уж наведался, поклонился матушкиной могилке.
Когда Нюшка снова пришла во двор, Андрей твердо решил держаться от такой игры подальше. Спаси господь от греха. А то как бы вправду плачем не отозвалось. С кузней, главное, так хорошо наладилось. Заживет нога, и он будет уже при деле. И клонил ниже голову, глаз на Нюшку не поднимал.
– Андрюша!
Она впервые его по имени назвала. Ласковость ее голоса сжала сердце. Андрей перестал строгать. Надо сказать ей прямо: случайно все у них, и нет в этом ничьей вины. Но, встретив ее глаза, будто споткнулся.
– Чего?
– Ты не пошел в кузню?
– Нет.
– Почему?
Он выпростал из рубанка стружку, снова поднял на нее глаза. Она без платка стояла, в расстегнутой кацавейке. А глядела, будто выискивала что-то в его лице, даже голову набок склонила. Непохоже, чтобы пришла смеяться. Но ответил почти с вызовом:
– Испугался. Увидят, думаю, меня там и догадаются. А они-то уж виноватого сыщут.
– Вон ты чего! – засмеялась Нюшка. – От этого лишь?
– Отчего же еще?
– А я подумала, осудил ты меня. – Нюшка понизила голос и добавила еще тише: —Я беспутною тебе показалась, да?
– Что ты!
– Осудил, – Нюшка сказала это тихо и утвердительно, и Андрей совсем плохо себя почувствовал.
– Да нет же! Себя бранил, верно. Какими глазами за ужином на всех гляну?
– Какие мать с отцом дали, – невинно сказала Нюшка. – Придешь, поглядишь, как всегда. Разве где-нибудь что случилось?
Она смотрела на него ясно, с кроткою, не своей улыбкой. И вдруг прыснула неожиданно, раскатилась смехом:
— Ты так давеча стал врать Смолькову, я диву далась. Таким теленком казался, а поди ж ты!.. Ну и ну...
Смеялась она доверительно и сердечно, будто не было у нее на душе греха: не с ним она целовалась недавно, не ему шептала слова. И Андрей тоже свободно себя почувствовал, не сдержал улыбку:
– Так то Смолькову.
— А если бы он с фонарем на поветь? – смеялась Нюшка.
Представились глаза Смолькова, его в ухмылке поджатый рот. Уж он увиденное так не оставил бы. Придумал бы, какую корысть извлечь. И захотелось защитить Нюшку.
— А я мог бы его и прибить за это.
— Ого! – перестала смеяться Нюшка. – Выходит, не зря ты ссыльный.
– Выходит, – пожал плечами Андрей. И, словно оправдываясь, добавил: – А вралось и вправду легко. Никогда так весело не вралось.
– Ты и мне так же будешь?
Вопрос прозвучал, как задаток на будущее. Но как поверить льду на весенней реке? Андрей запахнулся будто. Нюшке ответил хмуро:
– Не дразнись. Ничего у нас больше не будет.
– Не дразню я тебя, Андрюша. Пусть не будет. – Нюшка подошла к нему. – Неужели ты сам не чувствуешь, не дразню? – Близко смотрели ее внимательные глаза. Рука протянулась к нему на шею, и Андрей забыл все свои намерения, обнял Нюшку. Но она уперлась руками в грудь ему, отстранилась. – Много, наверно, девок знал?
– Да что ты! – засмеялся Андрей.
– Ты ведь их не любил?
– Нет.
– И поклясться мне можешь?
– Ну!
Нюшка тоненько хмыкнула, заискрились ее глаза.
– Смелый какой!
– С чего ты взяла?
– Врать смелый! – засмеялась Нюшка.
За стеною двора, в ограде, что-то брякнуло. Андрей весь насторожился. Афанасий с Никитой в кузнице. Кто же это? Анна Васильевна? Смольков?
– Дружок на цепи, – безмятежно сказала Нюшка.
За стеною снова звякнула цепь, и Андрей засмеялся.
– Однако какая ты. – И испуг решил превратить в шутку. – На поветь тебя, видно, просто не увести.