Колдовские чары

А ведь этот Генрих, хотя и содомит, гораздо приличнее, чем «истинный король» Филипп Второй Испанский, не говоря уже об Иване Грозном! По крайней мере, этот не находит утешения в сожжении еретиков, не сооружает мерзких кошачьих клавесинов. Жить бы ему в начале двадцать первого века — был бы наверняка звездой попсовой эстрады, там таких обожают, а наряжаются эти артисты вряд ли приличнее. Не ко времени родился Генрих, ох, не ко времени!

— Ваше величество, — сказал Константин, — в последней декаде декабря мне бы хотелось быть рядом с вами.

— Ах ты, плутишка! — снова повеселел король. — А ты совсем от меня никуда не уходи, здесь и оставайся! А сколько игр у меня есть, сколько забав! Ну, оставайся же, противный! — шлепнул Генрих ладонью по груди Константина, чем окончательно его смутил.

— Ваше величество, я бы остался, но я просто боюсь, что это будет превратно понято вашей матушкой. А я ее, признаться, побаиваюсь.

— Ну и уходи, ну и совсем не приходи и в декабре… — отвернулся Генрих, по-детски надув губы.

Константин понял, что настала самая удобная минута для ухода, и он поднялся и, пятясь к двери, сказал:

— Я кланяюсь вам, ваше величество. До декабря…

Король не ответил. Он отщипывал одну за другой ягоды винограда, и даже у дверей было слышно, как лопаются они у него во рту.

В тот день Костя много гулял по Парижу. Ему хотелось видеть его не таким, каким он представлялся в альбомах или в его провидческих грезах, а именно Парижем конца шестнадцатого столетия. О, этот город тогда трудно было бы назвать великим или даже красивым! Сена не была убрана оправой гранитных набережных, Монмартр представлял собой деревню, улицы кое-где хоть и были замощены каменными плитами, но в основном повсюду стояла страшная грязь. Разумеется, хозяйки выплескивали нечистоты и выбрасывали мусор прямо из окон на улицу. Правда, культура приникла и сюда: считалось хорошим тоном крикнуть: «Выливаю! Поберегись!»

Костя осмотрел несколько готических соборов, позднее разрушенных. Один лишь Собор Парижской Богоматери стоял в своем вечном величии на острове, омываемом рекой.

Затем Константин спустился в знаменитые парижские катакомбы, образовавшиеся после того, как прямо в городе добывали известняк для постройки зданий.

В одном из проходов он обнаружил гору черепов: сюда свозили жертвы чумных эпидемий. И повсюду можно было наблюдать калек, истинных и фальшивых. Особенно много их осело у храмов. Толпа бедной голытьбы Парижа оказалась поистине огромной и неистребимой.

Вернувшись в Лувр, Константин поужинал и за неимением занятий собирался было уже отходить ко сну, как вдруг в его дверь постучали. Предупрежденный Гизом о том, что в Лувре нужно запираться, он закрыл дверь на задвижку, а теперь сперва спросил:

— Кто там?

— Господин Росин, к вам письмо от самого его величества.

«„Плутишка“, должно быть, решил пригласить меня поиграть ночью в трик-трак», — улыбнулся Костя и потянул задвижку. Дверь мигом отворилась, два дула пистолетов уставились ему в лицо. Люди в масках заполнили всю комнату, в рот Константина не без труда был всунут деревянный кляп, а на голову надет мешок. Перевязанный по рукам и ногам, он был вынесен из комнаты, а потом — и из дворца. Скрипнули рессоры кареты, когда «нового Нострадамуса» положили на заднее сиденье. Потом путы на его ногах были разрезаны, и он получил возможность сидеть. Экипаж, запряженный, судя по частому стуку копыт, четырьмя лошадьми, покатил прочь…

Через полчаса, если верить врывавшимся в окно запахам, закончился Париж. Во всяком случае, больше не ощущался запах помоев (он же — запах столицы). Колеса зашуршали по земле довольно ровно. Значит, подумал Константин, дорога была большой и наезженной. Но каковы бы не оказались эти детали, он понимал: его по чьей-то воле поскорее увозят от тех событий, в которые он по неосторожности решил ввязаться.

Когда от города отъехали уже довольно далеко, чья-то заботливая рука подлезла снизу под мешок, кляп изо рта похищенного был вынут — наверное, для того, чтобы он мог задать единственно логичный в его положении вопрос. И, делать нечего, задал:

— Почему меня похитили и куда меня везут?

Раздался довольно противный и скрипучий голос:

— Вас, господин Росин, просто решили на время изолировать от парижского и луврского общества. Не нужно было бередить умы и королевы-матери, и высших аристократов страны, да и самого короля. Конечно, с этим мешком на голове да в путах вас можно было бросить в Сену. Но французы умеют ценить талантливых, необыкновенных людей. А вы — талантливы и необыкновенны. Вот, взять к примеру, ваш вчерашний бой с двумя громилами Генриха Наваррского. Мне о нем рассказывал сам король Наварры, ставший свидетелем. Так ведь это просто какое-то чудо, а не фехтование!