Колдовские чары

Шли часы, Генрих оставался в живых. Король, зная о будущей напасти, даже повеселел. Он снова стал ругать и гугенотов, и католиков. Между тем Константин замечал, что властитель-содомит становится все пьянее. Обычно Генрих Третий пил немного, голова у него была слабой, и трех бокалов вина вполне хватало, чтобы хорошо опьянеть. «Пьет много — значит, нервничает, что-то чувствует», — рассуждал Костя, поглядывая на своего коронованного «приятеля». А время приближалось к девяти.

— Ну и где же ваш друг, ваше величество? — спросил Константин. — Где Пьер? Отчего же не идет?

— Так ты ворота все закрыл, вот он и запоздал. Постоял у запертых ворот, да и домой поехал, — пьяно сказал Генрих.

— Нет, я предупредил швейцарцев, чтобы его непременно пропустили, — сказал Константин. Как раз в этот момент раздался стук, и гвардеец доложил о приходе господина Пьера, который ждет у ворот и просит его впустить.

— Впустить! Впустить! Немедленно впустить! — в пьяной радостной истерике закричал, стуча себя по коленям, Генрих. — Ах, ты не знаешь, какой это душка Пьер! Как мы с ним в плутишек-то играем… Он спрячется под одеялом, сам маленький, его и не видать, если даже одеяло приподнимет, а потом сам подползет к тебе тихонько да как накинется, и тут у нас идет борьба… Ах, любим мы бороться! А ты беги на кухню, ужин нам неси и сам останься.

— Нет, я ужин принесу и сразу за занавеску встану, вам мешать не буду. Играйте в своих придурков…

— Не в придурков, а в плутишек, — поправил Константина монарх.

Мысленно Костя добавил к «придуркам» еще несколько слов, но заставить сейчас короля досадовать было нельзя.

Скоро в дверь тихо постучали. Константин уже стоял за полупрозрачной занавеской — невидимый тем, кто находился в спальне, но хорошо все видевший.

— Да, да, мы тут, — кокетливо откликнулся король.

Дверь приоткрылась, и в комнату наполовину пролезла фигура молодого франта, судя по ужимкам, такого же содомита, как и сам Генрих.

— А здесь ли у нас живет плутишка по прозвищу Ку-Ку? — спросил вошедший, снимая шляпу.

— Ку-ку-ку, — закуковал скрывшийся под одеялом Валуа.

— А ну, раз вы Ку-Ку, значит, к вам пришел ваш друг Ду-Ду. Примете вы своего старого дружка, плутишка?

Король, выскочивший из-под одеяла в своем прозрачном хитоне, бросился обнимать и целовать Ду-Ду, и так откровенно они лизались, что Константину стало отвратительно смотреть на всю эту канитель. Но смотреть этот порнофильм нужно было непременно.

Он, конечно, подозревал и Пьера, а поэтому не принес к ужину ножей. Вся пища была приготовлена таким образом, что ее можно было есть руками. Двое влюбленных сели ужинать, и болтовня у них пошла такая, что иной молоденькой болтушке они бы дали сто очков вперед.

Король и Пьер пили вино и после каждого бокала крепко целовались…

Так, насытившись и нацеловавшись, пришло им время, как понял Константин, играть в плутишек. Первым предложил король, а щупленький и маленький Пьер (он же — «Ду-Ду») охотно поддержал приятеля — так и задрожал от предстоящих удовольствий.

И если Генриху и не нужно было раздеваться, то Ду-Ду пришлось снимать костюм, и вот уж он стоял перед королем совсем голым, и только длинные чулки оставались на его худых ногах.

— А ну-ка, кто первый под одеяло заберется! — совсем по-детски предложил король.

И оба с разных концов гигантской постели ринулись под одеяло, проползли немного и затихли. Вдруг раздался чей-то голос:

— Плутишка!

— Ку-Ку! — послышался ответ.

Константин следил за одеялом и видел, что то тут, то там вздымается оно, и эти бугорки-то расползаются, то снова начинают сближаться. И что-то тяжелое и неприятное почудилось наблюдателю.

Он не отдавал себе отчета в этих ощущениях, совершенно не видя опасности в худеньком королевском фаворите. К тому же, Пьер был совершенно раздет. Куда ему спрятать кинжал?! Наконец один из игроков, которому, как видно, надоело быть в одиночестве, стал приближаться ко второму.

Константин видел, что человек этот ползет медленно, будто именно медленное и постепенное приближение к партнеру доставляло неизъяснимое удовольствие. Все ближе, ближе… Только полметра разделяет их… Четверть метра… Вот они уже слились, вот послышался стон радости. «Да радости ли?.. Да это же стон дикой боли!..»

Константин долго отдергивал одеяло, путаясь в складках ткани. Но когда он его отдернул, то увидел голого короля. Простыня вокруг его перерезанной шеи была красно-алой. А Пьер, держа в руке узкий и короткий стилет (такой и в чулок умело можно спрятать), горько плакал, зажимая рукою рану на шее своего короля-любовника.

Когда Костя, стоя ногами на кровати, взяв рукоять шпаги в обе руки, раз за разом пронзал маленькое тело, которое содрогалось от каждого удара. В конце концов, такое было гуманно в отношении Пьера, которому наверняка грозила бы жуткая участь, если бы его схватили.

Но сейчас Костя расправлялся не с убийцей короля. Он убивал свою несбывшуюся надежду хоть на миллионную долю секунды при помощи человеческих усилий задержать ход Истории.

Он убивал химеру мысли — или то, что ему казалось химерой.