Колдовские чары

В Париже он пробыл потом совсем недолго. Константин видел, как радовался народ, когда погребали тело короля. Интересно знать, стали бы радоваться испанцы, если бы кто-то прирезал любителя кошачьих клавесинов. Вряд ли, ведь тот был извергом, а Генрих Третий — просто бездарью на троне.

Костя зашел к тому самому меняле, которого в свое время обманул. Он спросил:

— Вам дублоны испанские не нужны?

— Нет, нет, идите со своими дублонами подальше, черт бы их взял!

Костя вынул кошелек, выложил на прилавок двадцать пять монет и сказал изумленном меняле:

— Простите меня покорнейше! Тогда я очень нуждался в деньгах…

Потом он приобрел большой походный сундук, накупил разных подарков для всех своих родных. Ехать он решил на почтовом дилижансе, и большой багаж уложили прямо на крышу кареты, а от дождя прикрыли рогожами.

Все, теперь в Париже не оставалось никаких дел. Можно было уезжать. Но не со спокойной душой, а пребывая в смятении.

По крайней мере, он сделал все, что было в его силах. А что касается посмертной славы… Генрих Третий в любом случае войдет в историю. И — вот ведь чудо! — кто-то даже станет считать его вполне приличным властителем, правда, правившим в дурные времена. Даже мужественным, что характерно. История с убийством короля обросла множеством легенд, вместо Пьера появится некий монах Клеман, а Константин выпадет из нее напрочь. Госпожа История решила отомстить тому, кто пошел против нее.

Так он и трясся впервые в жизни в такой «общественной» карете, зато многое увидел через окно: и Германию, и Польшу с Литвою. А когда стал он приближаться к родным местам, сердце так заныло, что захотелось выскочить из дилижанса и бежать бегом впереди его…

Наконец, въехали во Псков. Пообещав мальчишкам по серебряной копейке, Костя велел нести багаж к палатам Росиных.

К дому Костя подошел с опаской. Запросто могло случиться, что жена его уж вышла замуж: Ведь даже церковь при долгом и безвестном отсутствии мужа дозволяла женщинам вступать в повторный брак… Правда, Богдан ни о чем подобном не писал, но, быть может, просто не хотел зря огорчать.

Вот взошел Константин на порог взошел, дверь толкнул… Не сказать, что богатства у его семьи с тех пор прибавилось!.. Но и не обеднели они, не разорились, спасибо Богдану!

Оказался он в горнице. Там, за прялкой, сидела немолодая и утратившая былую красоту женщина. Голова ее была закутана в платок.

— Здесь, что ли, Росины живут? — спросил Константин.

Веретено, которое держала Марфа, выпало из рук ее и покатилось, разматывая пряжу.

Костя подошел и опустился на колени перед дорогой своей Марфушей.

Глава девятая,

в которой герой неожиданно вспоминает свою первую средневековую профессию, а заодно пытается сделать то, что когда-то отверг царь Иван

Шел 1590 год. Уже много времени прошло с тех пор, как Константин вернулся из дальних странствий во Псков, к своей семье. Поначалу счастливый и примиренный с самим собой и со всем миром, осознавший на деле, что если даже и знаешь наверняка, какое событие в истории грядет, то его нельзя предупредить, стал Константин жить тихо и покойно со своей женой Марфушей в каменном доме с двумя этажами и многочисленными хозяйственными пристройками. Денег-то он привез немало.

И для сына Никиты палаты нашлись. На самом берегу реки Великой был построен дом уже после Баториевого нашествия. Строил его один купец, который вскорости разорился и с палатами решил расстаться. Костя же купил палаты для семьи Никиты, и Марфуша часто там бывала, нянча внуков. Сам Никита был во Пскове в ближних людях самого воеводы — не только дружинником служил, но и казначеем. Константин же после обустройства во Пскове снова стал призывать к себе людей недужных, лечил их травами, руками и внушением. Но вскоре стал он примечать за собою ослабления былой врачебной силы.

Если прежде, когда он вскоре после ранения головы глядел на человека, то сразу по цвету его кожи, по блеску глаз, по состоянию радужки мог судить о том, что мучает больного. А теперь, после долгой отвычки, после гоньбы по другим странам и городам, после заграничной суеты и расходования своих сил на пустяки (теперь он так и считал), приходилось Константину страшно напрягаться, чтобы понять, чем болен пришедший к нему. Он много расспрашивал человека о его хворобе, входил в детали. И все равно часто стал Константин неверно определять причину хвори, поэтому и лекарства частенько давал не те. Хорошо еще, если просто не действовали они, и больной одной лишь волей Господней выкарабкивался из ямы своей болезни. Но ведь стали и помирать больные Константина. Все чаще говорил он родным, спрашивавшим у него, отчего ж такое приключилось, что скончался их родственник: «На то воля Божья. Не все в моих руках. Бессилен был я перед болезнью…»