Колдовские чары

— Надеюсь, ты не испытаешь разочарования, если… — Смех застрял у нее в горле.

— Наследник! — ликовал он. — И он родится на земле Франции! — Он даже не слушал ее.

— Филипп! — Отстранившись, она с удивлением посмотрела на него.

— У меня есть тоже новость, дорогая. Сегодня я договорился с капитаном, и он зарезервировал для нас места на американской шхуне, которая отправляется во Францию в следующем месяце, — сказал он улыбаясь.

— Во Францию! — Анжела освободилась от его объятий. — Ты, конечно, откажешься от этой идеи.

— Почему? К тому времени весь урожай тростника будет собран. Для чего нам здесь торчать? — спросил он нахмурившись.

— Только в силу весьма основательной причины, ведь я беременна! — воскликнула она. — Мой сын должен родиться здесь, в "Колдовстве". В его родном поместье.

— Ваш сын, мадам, унаследует мой титул, и в один прекрасный день, как я надеюсь, станет хозяином "Сан-Суси". Само собой разумеется, он появится на свет на французской земле! Он должен стать гражданином Франции. — Лицо Филиппа покраснело от гнева.

Она понимала, что оговорилась, назвав сына "моим", но она уже не могла ничего исправить, тем более, когда она уже не контролировала охвативший ее приступ гнева, возникший в ответ на его бешенство. Таксе часто с ними случалось. Она беспомощно реагировала на каждую смену его настроения. Кроме того, она была убеждена, что его предложение — это чистой воды безумие и что это должно быть очевидно даже ему. Так Анжела совершила еще одну ошибку.

— Твой титул ничего не значит при правительстве Директории, Филипп. Хотим мы того или не хотим, судьба нашего будущего сына связана с этим поместьем. Французское гражданство ему только помешает. Здесь же он будет настоящим хозяином, а сахар только обогатит его!

Филипп смотрел на оживленное лицо Анжелы со смешанным чувством гнева и сожаления. Он сам во всем виноват. Вдруг на мгновение он вспомнил о Клотильде Роже, которая никогда бы не посмела подвергать сомнению правоту его решения по такому вопросу.

— С Бурбонами пока не покончено, мадам, как бы ты ни недооценивала мой титул. Будучи американкой, тебе трудно понять всю важность его для нашего сына.

Анжела побледнела от нанесенного ей Филиппом оскорбления. Она всю жизнь считала себя француженкой и была разгневана и шокирована, как и любая другая креолка, когда Бонапарт одним росчерком пера лишил ее французского гражданства. И вот теперь ее упрекали в том, что она не ценит должным образом знатное происхождение собственного мужа! Она до сих пор считала себя в большей степени француженкой, чем американкой, но она еще была дочерью Роже, а ее отец, как и дядюшка Этьен, был очень практичным человеком, который понимал необходимость приспособиться к любой ситуации.

Но ее обидели не только слова Филиппа. Она не переносила его гнева. Испугавшись, она обняла его за шею, пытаясь, правда, слишком поздно, смягчить оскорбление, нанесенное ему ее острым язычком.

— Ты прислушайся к нам двоим, — воскликнула она, неуверенно рассмеявшись, — мы здесь ссоримся из-за ничего. Ведь может родиться и дочь.

Он не реагировал на ее поддразнивание.

— Мне безразлично, — холодно сказал он, — в любом случае мы уезжаем в Париж.

— Филипп, прошу тебя, образумься! Я не отказываюсь ехать с тобой во Францию. Но нельзя предпринимать столь длительного и опасного путешествия в моем положении. Давай поедем туда в следующем году.

Он резким рывком отбросил ее руки.

— Ты все еще притворяешься, что ничего не понимаешь. Именно твое положение требует скорейшего отъезда. Наши места уже зарезервированы. Мы отправляемся через четыре недели.

— Я не могу переносить вспышек твоего гнева! — крикнула Анжела. — Еще минуту назад мы были с тобой так близки, словно наши души слились воедино. Мне казалось… — Она осеклась… Ах, Филипп, мне казалось, что ты счастлив…

Филипп отлично понимал ее чувства и, обладая особым даром, видел гораздо больше того, что она могла заметить. Он вдруг вспомнил, как в конце концов пресытился сладким очарованием Клотильды, как он скучал с ней. Личность же Анжелы, напротив, действовала на него, как возбуждающий терпкий аперитив перед роскошным обедом. Его гнев обернулся раскаянием. Он снова обнял ее, нежно прижал к себе.

— Дорогая Анжела, прости меня. Ты на самом деле сделала меня счастливым, и я, конечно, скотина, если позволяю себе орать на тебя. — Он поцеловал ее руки. — Я буду любить нашего ребенка. Только из-за своей огромной любви я поступаю таким образом. — Филипп крепко поцеловал ее, и она, как всегда поддавшись резкой перемене в его настроении, почувствовала, как внутри у нее все тает, что она вот-вот готова сдаться на его милость.

Он уже ласкал ее своими нетерпеливыми губами, искал ее руки, а она, проскользнув пальцами под его камзол, все сильнее прижимала его к себе, открывая перед ним всю себя без остатка. Эта ссора настолько обострила их чувства, довела их до такого накала, что когда они приникли друг к другу, то этот акт был похож на завершение какого-то чудовищного катаклизма.