Колдовской мир

В то время, как палатка моего спасителя-похитителя освещалась пойманными насекомыми, в этой палатке было гораздо светлее. В ней тоже висели полоски ткани с пленёнными существами, но на низком столе, высота которого показывала, что перед ним либо располагались на коленях, либо сидели, скрестив ноги, горел ещё хрустальный шар. Войдя, я увидела, что этот свет, который, казалось, плавно кружился в шаре, сиял с яркостью маленького солнца.

— Добро пожаловать, дочь!

Речь её была архаичной по меркам Эсткарпа, но слова не сливались в невнятное бормотание, какое я слышала до сих пор в этом лагере. Я опустилась на колени перед шаром, не понуждаемая проводницей, а просто затем, чтобы лучше рассмотреть говорившую.

У людей древней расы не заметны признаки старости, хотя век их и долог. Я видела всего одну или двух колдуний, выглядевших откровенно старыми. И я подумала, что ссохшаяся, согбенная женщина, которая стояла по другую сторону стола, наверняка очень близка к смерти.

Волосы её были совсем белыми и редкими, их даже не пытались скручивать и зашпиливать в стиле женщин этого племени, они были заплетены в косы, и я узнала их, потому что это была обычная причёска колдуний. Только на ней не было длинной мантии, какие носят волшебницы. На плечах старухи висел меховой плащ, распахнутый так, что виднелось ожерелье с подвеской из одного большого камня, висевшего между обнажёнными грудями, которые теперь стали просто лоскутами жёсткой кожи. Лицо её не было широким и толстогубым, как у других из племени, а узким, с чисто вырезанными чертами, какие я видела всю жизнь, но только изборождённым морщинами и с глубоко запавшими глазами.

— Добро пожаловать, дочь, — повторила она и протянула руки. Я должна была завершить это древнее приветствие — положить свои ладони на её, но не смогла, так как мои руки всё ещё были связаны. Она повернулась к моей проводнице и резко что-то сказала. Та поспешно наклонилась и разрезала ножом верёвки на моих руках.

Я неуклюже расправила затёкшие руки и коснулась горячих и сухих ладоней. На некоторое время мы замерли в этом положении, и я не пыталась увильнуть от мозга, который прощупывал моё сознание и читал мои воспоминания, моё прошлое, как будто это всё было записано в свитке.

— Вот оно что! — произнесла она в моём мозгу. Я восприняла эту мысль так ясно, как не удавалось даже с Кайланом и Кимоком.

— Ты должна была прийти сюда, — продолжала она. — Я почувствовала твоё присутствие, дочь моя, когда ты была ещё далеко. И я внушила Сокфору — не открыто, а как будто он сам это надумал, — отправиться в твоём направлении.

— А мои братья? — резко перебила я. Может быть, она сможет сказать мне живы ли они?

— Они же мужчины, что мне до них! — ответила она с хорошо знакомой мне надменностью. — Впрочем, если ты умеешь читать в кристалле…

— У меня нет больше Силы, — сказала я ей. Она, конечно, и так уже знала об этом.

— Спать — не значит умереть, — уклончиво ответила она. — То, что спит, может проснуться.

Её слова прозвучали как эхо слабой надежды, с которой я выехала в Эсткарп. Я не только боялась, что моя опустошённая душа может наполниться Злом, но и жаждала вернуть себе хоть часть того, что было утеряно.

— Ты можешь это сделать? — спросила я её, не особенно надеясь, что ответ будет положительным.

Я почувствовала промелькнувшие в ней радость, гордость и ещё какие-то эмоции, но так глубоко спрятанные и такие мимолётные, что я не смогла их отчётливо уловить. Однако явно преобладала гордость, и она же просквозила в её ответе:

— Не знаю. Нужно время, но оно быстро утекает, подобно бусинкам чёток. — Она шевельнула рукой и покачала передо мной браслетом из бус, которые были нанизаны на некотором расстоянии одна от другой. Бусины были гладкие, холодные, но успокаивали, если их перебирать. Колдуньи пользовались ими, чтобы управлять эмоциями или для контроля памяти. — Я стара, дочь моя, и часы проходят для меня слишком быстро. Но всё, что у меня есть — твоё.

Я была вне себя от радости, получив такое откровенное предложение помощи, даже не подумав, что, возможно, попала под её чары. Я расслабилась и чуть не плакала от счастья и доверия, потому что она обещала мне то, чего я больше всего желала. Наверное, какой-то налёт чар Динзиля остался во мне, и поэтому я слишком легко поверила тому, во что хотелось верить, и забыла об осторожности.

Итак, я осталась у Утты, сделавшись членом её дома, воспитанницей и «дочерью». Это был дом, вернее палатка женщины, способной владеть Силой. Я ничего не знала о прошлом Утты, кроме того, разумеется, что это не настоящее её имя. У волшебницы не одно имя, потому что, зная её настоящее имя, можно получить над ней власть более сильную, чем её собственная. Я так и не узнала, каким образом она попала в эту группу бродячих охотников. Я знала только, что она живет с ними несколько поколений и стала их богиней и легендой.